Зима Гелликонии - [15]

Но был еще один ужас, такой же древний, как воинственные и безжалостные фагоры, не менее устрашающий, чем анципиталы. Этот ужас не торопился уйти с поля сражения. Казалось, будто грохот орудий, крики сражающихся и стоны раненых питают его. У жертв смертельного ожирения уже проявлялись первые отчетливые и вселяющие страх симптомы. Поветрие вернулось и приникало своими лихорадочными устами к устам раненных в битве.

Но сейчас был лишь закат последнего ее дня.

Глава 2 Безмолвное присутствие

В душе Лутерина Шокерандита торжество победы смешалось с множеством иных чувств. Гордость, подобно звучному грому труб, пронзила его существо, когда он вспоминал, что теперь может считаться настоящим мужчиной, героем — ведь он доказал свою храбрость всем и, в первую очередь, самому себе. Кроме того, его возбуждала мысль о том, что теперь он обладатель и полновластный хозяин красивой и совершенно беспомощной женщины. Однако прежнее волнение и тревогу эти думы заглушали не полностью, прежний, давно ставший привычным поток размышлений не давал ему покоя. Мысленно Лутерин постоянно возвращался к долгу перед родителями, к тем обязательствам и ограничениям, которые следовали из долга перед домом, к потере брата — по-прежнему необъяснимой и причиняющей боль. Все это напоминало ему тот вычеркнутый из жизни год, который он провел в изнеможении болезни. Коротко говоря, эти сомнения и мысли почти полностью заглушали торжество победы. Таково было мироощущение Лутерина в его четырнадцать лет; в его душе жила неопределенность, которую Торес Лахл на время удалось приглушить, смягчить, но тут же и воскресить. Поскольку рядом с юношей не было никого, кому он мог бы открыть душу, он решил вести себя как обычно, подавив все внутренние борения, держа себя в руках.

Поэтому с первым лучом рассвета он мгновенно, внутренне благодарный, снова принялся за дела. И почувствовал, что опасность поумерилась.

— Еще одна атака, — сказал архиепископ-военачальник Аспераманка, — и это будет наш день.

Сиборнальский военачальник двигался среди тысяч других воинов — мрачных лиц с пересохшими губами, вновь сосредоточенных перед боем.

Под зычные приказы фагоров выстроили в боевые порядки. Лойсям дали воды. Солдаты сплевывали, забираясь обратно в седла. Равнину заливал тусклый сумеречный свет Беталикса, и в нем измученные люди принуждали себя двигаться. Ждать большого света теперь приходилось все дольше: ослабевший Фреир уже не всходил на горизонтом высоко и надолго.

— Вперед!

Вперед медленным шагом двинулась кавалерия, пехота поспешала следом. Раздались первые залпы, засвистели пули. Несколько человек пошатнулись и упали на землю.

Атака сиборнальцев длилась немногим больше часа. Моральный дух панновальцев был давно подорван и быстро угасал. Одна за другой части поворачивали и отступали. Часть из Шивенинка под командованием Лутерина Шокерандита бросилась в погоню, но была отозвана; Аспераманка не хотел, чтобы молодой лейтенант так быстро добыл себе громкую славу в первом же бою. Армия южан была целиком отброшена на южный берег реки. Раненых доставили в Истуриачу, где в нескольких амбарах были устроены полевые лазареты. Искалеченных, израненных солдат осторожно укладывали на окровавленную солому.

После того как противник был отброшен с равнины, стала понятна цена победы. Словно жертвы странного и жуткого кораблекрушения, на берегу реки громоздились горы обескровленных тел. Тут и там горели перевернутые повозки, жидкий дым от них стлался над запятнанной, оскверненной равниной.

Между убитыми двигались редкие фигуры, среди прочих — панновальский артиллерийский офицер, хотя узнать его можно было с большим трудом. Принюхавшись к трупу, словно собака, артиллерист схватил убитого, единым махом оторвал рукав куртки, обнажил руку и мгновенно отхватил от нее зубами большой кусок плоти. Артиллерист ел торопливо и жадно, давясь, раз за разом отрывая большие куски, и всякий раз, набив полный рот мяса, поднимал голову и тупо озирался.

Артиллерист продолжал есть даже тогда, когда к нему подошел стрелок. Подняв ружье, стрелок выстрелил почти в упор. Пуля отшвырнула артиллериста назад, и он упал — мертвый, раскинув руки. Стрелок (неподалеку шли его товарищи, занятые подобным же делом) медленно двинулся дальше по полю, усеянному мертвецами, расстреливая пожирателей мертвой плоти. Это были несчастные, зараженные смертельным ожирением: теперь они страдали булимией и были вынуждены есть мертвечину. Случаи болезни были отмечены с обеих сторон.

Во время своего неорганизованного отступления панновальская армия успевала оставлять за собой недостроенные монументы в честь победы.

Монументы не имели никакого оправдания, победы не было. Но тем не менее их непременно следовало оставлять, так было необходимо. Вернувшись в Панновал, командиры побежденной армии обязаны были доложить о якобы одержанной ими победе. Здесь, вблизи от места недавнего сражения, их ложь требовалось увековечить в камне.

На равнине трудно было найти достаточно материала, и каменщики пользовались полуразрушенным монументом, обнаруженным неподалеку. Они разобрали монумент и перенесли отдельные камни ближе к мосту через хмурую реку.