Зигзаг - [9]

— Такого я никогда не видел… за всю свою работу в судебной экспертизе.

Другие врачи отступили, как бы приглашая гостей приблизиться. За ними стоял лабораторный стол. На его центральную часть низвергались яркие потоки света операционных светильников, там виднелся скрытый простыней холмик. Один из врачей отдернул простыню.

Никто, кроме седого мужчины и здоровяка, на то, что было под ней, не взглянул. Все наблюдали за выражением лиц обоих гостей, словно именно их нужно было внимательно исследовать.

Седой мужчина открыл рот, но сразу же закрыл его и отвел глаза.

Какое-то мгновение на стол смотрел только здоровяк.

Он стоял на месте, абсолютно неподвижно, нахмурив брови, как бы заставляя глаза глядеть на то, что никто другой в этой зале рассматривать больше не хотел.

Вокруг Элисы стемнело. Ее квартира представляла собой островок света, но в других домах постепенно воцарялась темнота. Она сидела все в той же позе напротив выключенного телевизора, держа на коленях огромный нож. За весь день она ничего не ела и совсем не отдыхала. Больше всего ей хотелось заняться зарядкой и принять столь приятный и расслабляющий долгий душ, но она не решалась двинуться с места.

Она ждала.

Она готова была ждать столько, сколько понадобится, хотя и не знала толком, какой промежуток времени соответствовал этому определению.

Тебя бросили. Тебе солгали. Ты одна. И это еще не самое худшее. Знаешь, что самое худшее?

Плюшевый мишка улыбался ртом-сердечком, призывно разведя лапы. В черных пуговках его глаз отражалась крошечная бледная Элиса.

Самое худшее — не то, что произошло. Самое худшее впереди. Самое худшее случится с тобой.

Вдруг раздался звонок мобильника. Как часто бывает, когда мы чего-то ждем (или боимся), реализация ожидаемого (или внушающего страх) события означала для нее переход в другое состояние, выход на другой уровень мышления. Она еще не ответила на звонок, а ее разум уже начал выдвигать и отбрасывать разные гипотезы, принимая за свершившийся факт то, что еще не произошло.

Она взяла трубку на втором звонке, надеясь, что это не Виктор.

Это был не Виктор. Звонок был именно тот, которого она ждала.

Связь заняла не более двух секунд. Но, положив трубку после этих двух секунд, она разразилась слезами.

Теперь ты это знаешь наверняка. Наконец-то теперь ты это знаешь наверняка.

Она долго рыдала, сжавшись в комок, не выпуская из руки телефон. Выплакавшись, она поднялась и взглянула на часы: до встречи оставалось немного времени. Она слегка разомнется, примет душ, что-нибудь перекусит… А потом примет трудное решение: оставаться одной или искать помощи. Ей хотелось обратиться к кому-то еще, к кому-то из внешнего мира, к человеку, который ничего не знает и которому можно будет рассказать все по порядку и услышать более нейтральное мнение. Но кто это может быть?

Виктор. Да, возможно, он.

Но это рискованно. И нужно решить еще одну серьезную проблему: как сказать ему, что ей срочно нужна помощь? Как ему об этом сообщить?

Прежде всего нужно успокоиться и все обдумать. Ум всегда был ее лучшим оружием. Она прекрасно знала, что человеческий разум — оружие намного более опасное, чем нож в руках.

Элиса подумала, что по крайней мере звонок, которого она ждала с самого утра и от которого с этого момента зависит ее судьба, уже состоялся.

Она еле узнала голос — таким дрожащим и нерешительным он ей показался, как будто говоривший был так же смертельно напуган, как и она сама. Но никаких сомнений в том, что это — тот самый звонок, не было, потому что единственное слово, произнесенное мужским голосом, было именно то, что она ждала:

— Зигзаг.

3

Жизненно важный вопрос, над которым в этот миг бился Виктор Лопера, заключался в том, можно ли считать аралии, которые он выращивал на аэропонике, частью природы. На первый взгляд ответ был положительным, потому что это живые существа, настоящие Dizegotheca elegantissima, которые дышат и поглощают свет и питательные вещества. Но, с другой стороны, природа никогда не смогла бы в точности воспроизвести их самостоятельно. На них был отпечаток человеческого вмешательства, они представляли собой плод технологии. Аралии находились в прозрачном пластике, позволявшем наблюдать за удивительными разветвлениями корней, Виктор контролировал температуру и кислотность среды и рост растений с помощью электронных инструментов. Чтобы не дать им вырасти до высоты около полутора метров, которой они, как правило, достигают, он использовал специальные удобрения. Ввиду всех этих причин его четыре аралии с листиками бронзового цвета с чуть ли не серебристым отливом, не превышающие в высоту пятнадцати сантиметров, были по большому счету его творениями. Без его усилий и современной науки их бы никогда не существовало. Так что вопрос о том, являются ли они частью природы, вполне имел смысл.

Он решил, что да. С любыми возможными оговорками, но однозначно да. Для Виктора этот вопрос входил за рамки мира растительности. Ответ на него означал признание веры в технологию и прогресс или скептического отношения к ним. Виктор был из тех, кто видел будущее за наукой. Он, на манер Тейяра де Шардена, свято верил в то, что наука — это иная форма природы и даже новый взгляд на религию. Его жизненный оптимизм уходил корнями в детство, когда он узнал, что его отец, хирург, мог вносить изменения в жизнь и исправлять ее ошибки.