Зигзаг - [20]

Так или иначе, европейские и американские физики с восторженным удивлением приветствовали его открытие, и этот восторг просочился в прессу. Поначалу испанские газеты не особо отреагировали на это событие (чаще всего попадались заголовки типа «Испанский физик открыл, почему время движется только в одном направлении» или «По словам испанского физика, время подобно секвойе»), и своей популярностью в Испании Бланес был обязан перекручиванию, которому подверглась эта новость в менее серьезных средствах массовой информации, прямо заявлявших: «Благодаря теории Давида Бланеса Испания заняла ведущее место в физике XX века», «Профессор Бланес говорит, что наука подтверждает возможность путешествий во времени», «Испания может стать первой страной в мире, где будет создана машина времени». Все это было неправдой, но публика восприняла это с энтузиазмом. На обложках нескольких журналов рядом с фотографиями оголенных девиц появилось имя Бланеса в связи с упоминаниями о тайнах времени. Одно издание эзотерического типа продало тысячи экземпляров тематического рождественского номера, на обложке которого было написано: «Путешествовал ли Иисус во времени?», а ниже, более мелкими буквами: «Теория Давида Бланеса вызывает недоумение в Ватикане».

В это время Бланеса уже не было в Европе, чтобы радоваться (или оскорбляться): он был практически «телепортирован» в США. Он читал лекции и работал в Калтехе, престижном Калифорнийском технологическом институте, и, как бы идя по стопам Эйнштейна, в институте фундаментальных исследований в Принстоне, где такие мыслители, как он, могли прогуливаться по тихим паркам и имели время на раздумья и бумагу и карандаш для записей. Но в 1993 году, когда американский конгресс проголосовал против продолжения строительства в Ваксахачи (штат Техас) сверхпроводникового суперколлайдера, который мог бы стать самым большим и мощным ускорителем частиц в мире, роман Бланеса и США вдруг закончился по бесповоротному решению первого. В предшествовавшие его возвращению в Европу дни в прессу просочились его заявления, сделанные некоторым американским средствам массовой информации: «Правительство этой страны предпочитает тратить деньги на оружие, а не на научные исследования. США напоминает мне Испанию: это страна с очень талантливыми людьми, но с отвратительными политиками. Они не просто плохо выполняют свои обязанности, — подчеркнул он, — они отвратительны». Поскольку его критика уравнивала обе страны и их правительства, эти заявления не понравились никому и заинтересовали очень немногих.

Положив, таким образом, конец американскому периоду своей жизни, Бланес вернулся в Цюрих, где зажил тихо и одиноко (его единственными друзьями были Гроссманн и Марини, его единственными женщинами — мать и сестра; Элису такая монашеская жизнь восхищала), в то время как его теорию захлестнула волна долго назревавших реакций. Любопытно, что испанское научное сообщество было одним из тех, кто наиболее рьяно ее отвергал — в нескольких университетах зазвучали ученые голоса о том, что «теория секвойи», как ее в то время уже начали называть (потому что струны времени закручивались на световых частицах, подобно кольцам на стволах этих деревьев), была складной, но непродуктивной. Возможно, потому, что Бланес был из Мадрида, критические отзывы оттуда раздались не сразу, но, вероятно по той же причине, оказались самыми резкими: знаменитый преподаватель из Комплутенсе назвал его теорию «сказочным леденцом, не имеющим под собой абсолютно никакой реальной базы». За рубежом ему пришлось не лучше, хотя такие специалисты в теории струн, как Эдвард Виттен из Принстона и Камран Вафа из Гарварда продолжали утверждать, что речь может идти о научной революции, подобной перевороту, вызванному самой теорией струн. Стивен Хокинг, прикованный к инвалидной коляске в Кембридже, был одним из немногих, кто тихо высказался в поддержку Бланеса и способствовал распространению его идей. Когда его спрашивали об этом, известный физик отвечал своими обычными шуточками, озвученными монотонным и холодным синтезатором голоса: «Несмотря на то что многие стремятся срубить ее на корню, секвойя профессора Бланеса и дальше осеняет нас своей тенью».

Один только Бланес ничего не говорил. Его странное молчание длилось около десяти лет, в течение которых он руководил лабораторией, ранее возглавляемой уже вышедшим на пенсию Альбертом Гроссманном, его другом и наставником. Благодаря математической стройности и фантастическим возможностям, которые открывала «теория секвойи», она продолжала вызывать интерес у ученых, но доказать ее так и не смогли. Она перешла в состояние «поживем — увидим», в котором наука любит откладывать некоторые идеи в морозильную камеру истории. Бланес отказывался делать о ней какие-либо публичные заявления, и многие думали, что он стыдится своих ошибок. И вот в конце 2004 года появилось объявление о курсе лекций — первом, который Бланес собирался прочитать о своей «секвойе». Из всех стран он выбрал Испанию, из всех городов — Мадрид. Частный университет имени Алигьери взял на себя все расходы и согласился на странные требования ученого: курс должен проводиться в июле 2005 года, лекции будут читаться на испанском языке, и в нем будут участвовать двадцать слушателей, отобранных в строгой очередности по результатам прохождения международного экзамена по теории струн, некоммутативной геометрии и топологии. В принципе принимали только лиц с высшим образованием, но выпускники, получавшие диплом в этом году, могли участвовать в экзамене, предоставив письменную рекомендацию своих преподавателей теоретической физики. Таким образом, документы смогли подать такие студенты, как Элиса.