Жюстина, или Несчастья добродетели - [13]

— О чем идет речь, мадам?

— Вы всегда должны присутствовать, когда я делаю здесь свои дела, и… остальное я скажу тебе на ушко, дитя мое, так как добродетельные люди обычно краснеют, когда им приходится признаваться в таких причудах: тебе придется мягкой губкой, которую ты видишь в этом шкафчике красного дерева, вытирать то, что неизбежно остается на теле после отправления таких грязных надобностей.

— Мне самой, мадам?

— Да, детка, тебе самой. Девушке, которая была здесь до тебя, приходилось еще хуже, но ты, милая Жюстина, внимаешь мне уважение, ты добродетельна, и это меня обязывает…

— Так что же делала девушка, которая служила у вас до меня?

— То же самое только языком.

— Ах мадам!

— Да, я понимаю, что это нелегко. Вот до чего доводят нас роскошь, изнеженность и забвение всех общественных обязанностей. Мы привыкали смотреть на все, что нас окружает, как на предметы, служащие нашим потребностям… Знатное имя, сто тысяч ливров годовой ренты, уважение, почет — вот что приводит нас к крайней степени разложения. Но я исправлюсь, дорогая моя, честное слово я начинаю обращаться в истинную веру, и твой возвышенный пример довершит это чудо. Столоваться вы будете вместе с моими служанками и будете получать сто экю в год. Это вас устраивает?

— Увы, мадам, — сказала Жюстина, — несчастье никогда не торгуется: оно принимает любую помощь, которую ему предлагают, но признательность с его стороны пропорциональна роду услуг, которые ему оказывают, и тому способу, каким их оказывают.

— О, вы всем будете довольны, Жюстина, это я вам обещаю, — заметила Дельмонс. — Только у меня есть свои привычки, и я прошу вас не заставлять меня отказываться от них… Ах, я забыла показать вам вашу комнату; она соседствует с теми двумя кабинетами, но совершенно отгорожена от них; она похожа на крепость… впрочем, довольно симпатичную: хорошая постель, звонок, которым я могу вас вызвать в случае необходимости. Итак, я оставляю вас, голубка моя, с чувством удовлетворения, что хоть чем-то угодила вам.

Едва оставшись одна в своей новой комнате, Жюстина снова разразилась слезами. Что же получается, спрашивала она себя, думая о своей участи, которая стала, пожалуй, еще хуже, эта женщина привела меня сюда, в свой дом, по ее словам, из уважения к моим добродетелям, и в то же время ей нравится унижать меня до такой степени, что она предлагает мне самую низкую и грязную работу! Почему же, если все люди похожи друг на друга, так необходимо, чтобы некоторые оказывали другим столь унизительные услуги? О сладкое равенство природы! Неужели никогда ему не воцариться среди людей?

Тем временем Жюстину позвали к обеду; она познакомилась с тремя новыми подругами, и все трое были красивы как ангелы. Вечером она приступила к своим обязанностям: вначале гардеробная, затем биде. Жюстина послушно водила губкой, промокала, подмывала, вытирала тело хозяйки, и все это происходило в молчании, которое показалось ей очень странным. Казалось, достоинство графини Дельмонс не позволяет ей разговаривать со служанкой, или, может быть — и мы склоняемся к этому предположению, — может быть, мадам Дельмонс молчала, чтобы ненароком не проговориться и не выдать своих тайных намерений, касавшихся ее жалкой рабыни.

Однако наблюдательная и сообразительная сирота скоро заметила, что примеры добродетельности, которые она должна была подавать, не способствуют превращению ее высокородной госпожи в святую. Пользуясь отсутствием мужа, плутовка предавалась распутству без зазрения совести; и оргии, происходившие в дышавшем сладострастием будуаре, расположенном по соседству с двумя комнатками, которые были вверены заботам Жюстины, убедили ее в том, что в этой женщине очень мало искренности. Один раз двое или трое молодых людей вошли в эти кабинеты и грубо оскорбили Жюстину, которая занималась там своими делами. Она пожаловалась, но ее едва выслушали, тогда добронравная девушка, укрепившись в намерении в скором времени покинуть этот дом, тем не менее решила из осторожности потерпеть еще немного. Как-то раз ей показалось, что она услышала голос Дюбура, она прижалась ухом к двери, но слышно было плохо. Это был, конечно, Дюбур, однако были приняты все меры предосторожности, чтобы козни против нее оставались под покровом самой строгой тайны.

Такая жизнь в сущности спокойная и однообразная, продолжалась около двух месяцев, когда мадам Дельмонс, не в силах более сдерживать свои преступные страсти, появилась однажды вечером в туалетной комнате, подогретая вином и похотью.

— Жюстина, — начала она несколько грубым тоном, — скоро освободится место моей третьей горничной: Сюзанна, которая его занимает, влюбилась в моего старшего лакея, и я решила их поженить. Однако, дитя мое, чтобы заслужить подобное назначение, я потребую от тебя услуг, отличающихся от тех, что составляли до сих пор твои обязанности.

— О чем идет речь, мадам?

— Мы будем спать вместе, Жюстина, и ты будешь ласкать меня.

— О мадам, выходит в этом заключается добродетель?

— Как! Ты еще не выбросила из головы свои химеры?

— Химеры, мадам?.. Добродетель вы называете химерой?