Жюльетта. Том II - [39]

Олимпия каким-то образом узнала, что я встречалась с герцогиней, и два дня спустя зашла ко мне, снедаемая ревностью.

— Онорина, конечно, привлекательна, двух мнений здесь быть не может, — заявила она, — но ты же не станешь отрицать, что она глупа, и я сомневаюсь, что она доставила тебе такое же удовольствие, которое ты получила в моих объятиях. Кроме того, Жюльетта, у нее есть муж, у которого длинный нос и длинные руки, и ты окажешься в серьезной опасности, если он узнает о вашей интрижке.

— Милая моя, — отвечала я княгине Боргезе, — дай мне еще пару недель, больше мне не требуется, и за это время я составлю полное представление об Онорине. Пока же, прошу тебя хорошенько запомнить; время от времени я могу развлекаться с добродетельными особами, но только злодейство любо моему сердцу.

— В таком случае больше не будем говорить об этом, — улыбнулась княгиня и поцеловала меня. — Ты рассеяла мои опасения. Я появлюсь в твоем доме, когда ты поймешь свое заблуждение, и надеюсь, что твоя связь с этой Грийо будет недолгой. Однако давай переменим тему, — продолжала она. — Тебя не удивил в прошлый раз тот факт, что я так свободно и раскованно играла роль шлюхи?

— Откровенно говоря, нисколько. Ведь я знаю глубину твоего ума и не сомневаюсь в твоих способностях.

— Но это еще не все, на что я способна. Кстати, оба кардинала делают погоду в Ватикане, и у меня есть свои причины ублажать их, не говоря уже о том, что они щедро платят, а я слишком люблю деньги. А теперь признайся мне, Жюльетта: ведь это ты обокрала Альбани? Не бойся: я никому не скажу и не стану упрекать тебя, ибо я так же неравнодушна к подобным проказам, и кто знает, может быть, я не меньше, чем ты, выудила у этих негодяев? Воровство доставляет мне удовольствие и возбуждает меня. Оно даже ускоряет оргазм — со мной обыкновенно так и бывает. Стыдно воровать для пропитания, но воровать для утоления страсти — приятно.

Мы с Олимпией совершили вместе немало безумств, и я решила довериться ее слову, тем более, что, на мой взгляд, можно спокойно признаться в мелком поступке человеку, который был вашим соучастником в серьезных преступлениях.

— Мне очень хочется, чтобы ты как можно лучше узнала меня, — сказала я Олимпии, — и твои предположения мне лестны: да, я действительно украла эти деньги. Более того, я сделала так, чтобы казнили невинное существо, на которое я бросила подозрение в краже, и удачного совпадения этих маленьких гнусностей было достаточно, чтобы я получила поистине плотское наслаждение.

— Ах, черт меня побери, как мне знакомо это ощущение! Примерно год тому назад я сделала то же самое, и мне хорошо известны все приятные моменты, которые сопровождают плевок в лицо добропорядочности. Но пришла я к тебе для того, чтобы сообщить, что в самом скором времени мы будем ужинать с его святейшеством: Браски собирается приобщить нас к его чудовищным утехам. Именно чудовищным, так как Наместник Христа развращен до крайности, безжалостен и кровожаден; чтобы поверить этому, это надо увидеть. Совсем рядом с помещением, где будет происходить эта оргия, находится сокровищница Ватикана, я знаю, как открыть дверь, а там есть чем поживиться. Поверь, Жюльетта, взять деньги не составит никакого труда: его святейшество в этом отношении беззаботен, тем более, что мы станем свидетельницами его мерзостей. Так ты согласна помочь мне в этом предприятии?

— Разумеется.

— Я могу ни тебя положиться?

— Какой может быть разговор, если речь идет о преступлении?

— Но Грийо ничего не должна знать об этом.

— Это предупреждение совершенно излишнее, дорогая княгиня, и не думай, будто мимолетная прихоть заставит меня забыть наши отношения или причинить им вред: меня просто забавляет эта интрижка, но всерьез я принимаю только настоящее распутство, только ему есть место в моем сердце, только оно способно возбудить меня, и я принадлежу единственно ему.

— Да, злодейство обладает замечательными свойствами, — кивнула Олимпия, — и на меня не действует ничто так сильно; в сравнении с ним любовь — это невыносимо скучная штука. Ах, радость моя, — все больше воодушевлялась княгиня, — я дошла до такой стадии, где мне необходимо прибегнуть к преступлению, чтобы возбудиться хоть чуточку. Преступление, совершенное мною из мести, кажется мне ничтожным пустяком с тех пор, как ты ввела меня в мир мерзостей, связанных с похотью.

— Совершенно верно, — добавила я, — самые сладостные преступления — это те, которые ничем не мотивированы. Жертва должна быть абсолютно безвинной: если она причинила нам какое-нибудь зло, наш поступок будет в какой-то мере оправдан, но только наша несправедливость становится источником самых чистых и бескорыстных наслаждений. Надо творить зло, надо быть злым и жестоким — вот великая и непреложная истина, но об этом не может быть и речи, когда наша жертва не меньше, чем мы сами, заслуживает своей участи. В этом случае особенно рекомендуется неблагодарность, — продолжала я, — ибо неблагодарность с твоей стороны есть еще один лишний удар, который ты наносишь жертве, тем самым ты заставляешь ее горько пожалеть, что она когда-то доставила тебе приятные минуты, и это обстоятельство само по себе заставит тебя испытать огромное блаженство.