Журналист для Брежнева или смертельные игры - [32]

Я молчал. Он нажал какую-то кнопку под крышей стола, в дверях тут же вырос дежурный.

– Капитана Багирова, срочно, – приказал мой «следователь».

Охранник исчез, мой «следователь» молча смотрел на меня, разглядывая. Потом сказал:

– Да ты пей пиво! Оно ведь греется… – он открыл еще одну бутылку, налил мне в стакан.

Не знаю, наверное, по законам литературы, если бы эту повесть написал Гюго или хотя бы Юлиан Семенов, герой, то есть я, швырнул бы сейчас стакан, или выплеснул пиво в лицо этому следователю и гордо удалился бы в тюремную камеру, где его еще раз избили бы милиционеры или уголовники. Но я не Гюго, не Юлиан Семенов, не Штирлиц. Кроме того было непонятно, за что мне тут сидеть. Чтобы не выдать Зиялова? Так они, оказывается, уже знают его фамилию. А ради очерка о тюрьме – такой очерк вряд ли опубликуют. Короче говоря, я сидел в комнате и ждал капитана Багирова. Я еще ничего не сказал – ни «да», ни «нет», собственно, я не знал, чего он от меня добивается, этот «следователь», и почему вдруг такой политес…

Дверь открывается, вошел капитан Багиров – те же самые, на выкате наглые азербайджанские глаза, молодая залысина на потном лбу, черные усы.

– Разрешите, товарищ…

– Отставить! – резко прервал его мой «следователь», видимо, чтобы чтобы тот не успел назвать его звания или фамилию. – Закрой дверь. – И когда Багиров закрыл дверь, он подошел к нему вплотную, сказал негромко: – Ты что, негодяй, милицейский мундир позоришь?! За что, ети твою мать, ты думаешь, тебе деньги платят? За эти звездочки на погонах? Так я их сорву сейчас к едреной матери! Ты должен видеть, когда перед тобой дерьмо всякое, а когда руководящие работники, за это тебе деньги платят, понятно?

– Понятно, товарищ… – поспешно сказал Багиров.

– Отставить «товарищ»! Тамбовский волк тебе товарищ! Ты знаешь, на кого вчера руку поднял?

– Никак нет… – поспешно ответил Багиров, потея от страха.

– То-то! Извиняйся теперь! Проси прощения! Если он скажет встать на колени – встанешь! Иначе выкину из милиции в два счета! У тебя дети есть?

– Двое детей, товарищ…

– Заткнись! И дети твои без хлеба останутся, а ты – без погон. Или – проси прощения у товарища Гарина. Ну?

Да, это была отвратительная сцена. Даже не спрашивая, не раздумывая, этот боров-капитан вдруг рухнул на колени и пополз ко мне, ухватив себя рукой за кадык:

– Мянулюм,[2] товарищ Гарин! Я больше не буду! Матерью клянусь!

Я видел, как «следователь» смотрит на меня с прищуром, ждет реакции, видел этого лживо-кающегося капитана Багирова, и все это вместе, весь этот спектакль был настолько отвратителен, что я повернулся к этому «следователю» и сказал с отвращением:

– Ну, хватит! Достаточно!

– Вы его прощаете?

– Да.

– Иди, Багиров, и помни!

– Сагол! – по-азербайджански стал благодарить его капитан. – Сагол, товарищ…

– Хватит, – снова брезгливо оборвал его «следователь». – Иди отсюда!

– И когда за капитаном закрылась дверь, спросил у меня: – Теперь позвать этих двух сержантов?

– Не надо, – сказал я. – Что вы от меня хотите?

– Ну, мы ведь уже на «ты»! – он протянул мне «Марлборо». – Закуривай. Что я хочу? Чтобы ты забыл эту историю. Никто тебя не бил, и вообще – ты не был в милиции. Зиялова мы найдем, Зиялов – бандит, но ты не имеешь к этому делу никакого отношения. Зачем тебе впутываться, слушай? На следствие будут таскать, на суде придется выступать – тебе это нужно? Вот я рву – смотри – все протоколы допросов, все показания сокамерников. Ты не был у нас в милиции, вообще, а? А то потянется одно за другое: как арестовали? Куда привезли? Как отпустили? За что? Ну? Рву?

– Подожди, – сказал я. – Ведь у Зиялова моя сумка с документами. Как же я без документов? Мне же нужно восстанавливать паспорт, редакционное удостоверение. Писать заявление в милицию. А то его где-нибудь возьмут с моим паспортом…

– Ага! Это ты верно сообразил, молодец. Но как, по-твоему, – откуда я узнал, что ты корреспондент Гарин?

– От бухгалтера, – сказал я.

Он усмехнулся:

– Ну, от него тоже, правильно. Но еще до него, сегодня ночью к нам позвонила какая-то женщина и сказала, что на морвокзале в камере хранения в ящике номер 23 лежат вещи арестованного корреспондента «Комсомольской правды». – Тут он открывает ящик письменного стола, вынимает мою дорожную сумку и пассом, через стол посылает ее мне. – Как ты думаешь, кто эта дама?

Я молча смотрю ему в глаза, он говорит:

– Я тоже не знаю. Аноним. Дежурный офицер, который с ней разговаривал, только записал номер ящика, как она положила трубку. Нет, она еще сказала, что ты ни в чем не виноват. Но это к делу не имеет отношения…

Конечно, я понимаю, кто это звонил – Аня Зиялова. Но зачем говорить им это? Кроме омерзения и желания побыстрей уйти отсюда, уже ничего не осталось в душе. Я проверил документы в своей дорожной сумочке, убедился, что все на месте: паспорт, редакционное удостоверение, водительские права, книжка «Союза журналистов» и даже деньги (!) и встал.

– Я могу идти?

– Если мы договорились, конечно! А я это могу порвать? – он все еще держал в руках протоколы допросов и показания моих сокамерников. Я был уверен, что это только копии, но мне было все равно.