Журнал Q, 2011 07 - [31]

     Девятый — Владимир Маканин. Те же события на войне, только на чеченской, описаны в романе совсем иного писателя — Владимира Маканина "Асан". Это как бы анти-Лимонов. Писатель вымысла . Он не был ни на войне, ни вообще в армии, и поэтому участники войны (тот же писатель А. Бабченко) легко ловят его на недостоверностях. Конечно, если бы он перенес действие в неведомый край, на неизвестную условную войну, отпали бы все претензии. Впрочем, вся проза Маканина, кроме ранней, уральской, это проза вымысла. Писатель ставит героя в усложненные ситуации, на грань жизни и смерти, и предоставляет выбор. Предать или сохранить честь, погибнуть или выжить…

     Десятым романом назову изданный в 2010 году роман Владимира Личутина "Река любви". Личутин — явно до сих пор недооцененный писатель. Конечно, главный его роман — это исторический "Раскол", вышедший в девяностых годах. В десятых годах Личутин написал крайне своеобразный роман "Миледи Ротман". О русском мужике, от безнадежности решившем стать евреем. (2001). И психологический триллер о русском интеллигенте, сеющем повсюду смерть поневоле "Беглец из рая" (2005). Все же в десятку десятки я поставлю его новый чувственный роман о любви "Река любви". Думаю, этот роман нашего северного Боккаччо постепенно обретет своего читателя.

     Река любви Кучема как бы соединяется с рыбачкой в томлении, в зове любви, в земном плотском начале. Да и сама река, как материнское лоно, становится семужьим нерестилищем.

     Не удалось вставить в десятку ни прекрасный загадочный роман Веры Галактионовой "5/4 накануне тишины", ни остро социальную прозу Романа Сенчина "Елтышевы", ни "Асистолию" Олега Павлова, ни динамичный роман Евгения Чебалина "Безымянный зверь" , ни "Сердце Пармы" Алексея Иванова, ни "Путешествия Ханумана на Лолланд" другого Иванова — Андрея из Таллина. Ни "Империю духа" Юрия Мамлеева… А еще "Ушел отряд" Леонида Бородина, еще "Мечеть Парижской богоматери" Елены Чудиновой. Впрочем, это уже почти новая десятка. И не слабее первой.

     Значит, есть еще порох в русских литературных пороховницах.

ПОЭЗИЯ:

ДЕВЯТЬ ЖИЗНЕЙ

Девять жизней у кота.

Много или мало?

Простота и пустота

С самого начала:

Грохот крыши, грязный бак,

Серый март в экстазе

И, конечно, тьма собак

В разных ипостасях…

Брось мечтать.

Мечты — облом.

Кошка не летает.

Жизнь проходит день за днём

В поисках минтая.

Голубь гадит с высоты

Птичьего помёта.

Чтобы не было беды,

Лапками работай…

Старость, бедность и цирроз.

Кошки разбежались.

Хвост трубою в лужу вмёрз.

Эк тебя прижало!

Ждёт питомца своего

Иисус распятый,

А в округе Рождество

И растут котята…

Тело новое кричит,

Выходя из лона.

Тело старое молчит,

Став травой зелёной.

Гости хлещут первачок

На весёлой тризне.

На хрена ж те, дурачок,

Целых девять жизней?..

30.11.1997

СВЕТСКИЙ РЕСПЕКТ (ярмарка non-fiction - 2007)

Я была в Москве на мега-литературном мероприятии,

 Где все аж 4 дня в основном бухали.

 Туда наломилась вся писательская пиздабратия.

 Они друг другу дрочили мозг – кто прозой, а кто стихами.

 Везде висели большие постеры с харями Пригова

 Так как он незадолго до того здох.

 Вот поэтому его харями кругом было все утыкано,

 И еще крутилось кино в режыме нон-стоп.

 Короче, я, набухавшись в буфете конины, зырю:

 В толпе продираецца чья-то знакомая харя, но точно не помню, чья:

 Ну бля – если столько бухла, как я тада, запузырить,

 То трудно будет одново от другова отличить старОва хуЯ.

 Сначала мне показалось, что это пиздячит Пригов.

 - Хуясе, - решыла я, - вот это я допилась.

 СтарОй такой, и в очочках, только ростом мелкий, как Быков.

 И вот он, пиздуя мимо, кивнул мне башкою: здрась!

 Наконец я воткнула, что это Лев Рубинштейн.

 Подхожу и говорю ему прямо, без всей ботвы,

 Чтобы выразить светскую вежливость и респект:

 - Я, блядь, очень рада, что это Пригов здох, а не вы.

ОДИНОЧЕСТВО

Как стыдно одному ходить в кинотеатры

без друга, без подруги, без жены,

где так сеансы все коротковаты

и так их ожидания длинны!

Как стыдно -

в нервной замкнутой войне

с насмешливостью парочек в фойе

жевать, краснея, в уголке пирожное,

как будто что-то в этом есть порочное...

Мы,

одиночества стесняясь,

от тоски

бросаемся в какие-то компании,

и дружб никчемных обязательства кабальные

преследуют до гробовой доски.

Компании нелепо образуются -

в одних все пьют да пьют,

не образумятся.

В других все заняты лишь тряпками и девками,

а в третьих -

вроде спорами идейными,

но приглядишься -

те же в них черты...

Разнообразные формы суеты!

То та,

то эта шумная компания...

Из скольких я успел удрать -

не счесть!

Уже как будто в новом был капкане я,

но вырвался,

на нем оставив шерсть.

Я вырвался!

Ты спереди, пустынная

свобода...

А на черта ты нужна!

Ты милая,

но ты же и постылая,

как нелюбимая и верная жена.

А ты, любимая?

Как поживаешь ты?

Избавилась ли ты от суеты;

И чьи сейчас глаза твои раскосые

и плечи твои белые роскошные?

Ты думаешь, что я, наверно, мщу,

что я сейчас в такси куда-то мчу,

но если я и мчу,

то где мне высадиться?

Ведь все равно мне от тебя не высвободиться!

Со мною женщины в себя уходят,

чувствуя,

что мне они сейчас такие чуждые.

На их коленях головой лежу,

но я не им -

тебе принадлежу...