Журавль в небе - [2]

— Перестань, — сказала Тамара устало. — Не маленькая уже, должна понимать. У Ани теперь своя семья, свой дом, свои гости… Она просто встречает Новый год в своей семье, со своим мужем. Так и должно быть.

— Фигушки, — буркнула Наташка не поворачиваясь и шмыгнула носом. — Это мы ее семья, а не какой-то там муж…

Тамара безнадежно вздохнула, села на табуретку, ухватила Наташку за руку и потянула к себе, преодолевая ее не слишком сильное сопротивление. Усадила дочку к себе на колени, обхватила ее руками и уткнулась носом в растрепанные душистые вихры, собираясь с мыслями. Хотя с чем там было собираться… Мысли ее были теми же самыми, что и у Наташки: мы — ее семья, при чем тут какой-то муж? В общем, неправильные были мысли.

— Понимаешь, — начала она осторожно и опять вздохнула. — Семья — это не всегда одно и то же. Семья всегда с чего-нибудь начинается. Когда я вышла замуж за твоего папу, началась наша семья. Но ведь до этого он рос в своей семье, а я — в своей. Вот представь: моим родителям твой папа не понравился бы — и что мне тогда делать? Не выходить замуж? И не было бы у меня ни Ани, ни тебя.

— А папа твоим родителям не понравился? — осторожно спросила Наташка не поднимая головы.

— Почему не понравился? Очень даже понравился.

Это даже нельзя было считать ложью. Может быть, Николай и вправду понравился бы ее родителям, если бы она его им показала… Вернее, если бы было кому показывать своего жениха. Ох, как некстати сейчас вспоминать всякое такое…

— Натка… — Тамара разжала руки и слегка шлепнула дочь, сгоняя ее со своих колен. — Ты потом все сама поймешь. Главное — помни: семья — это самое важное. Самое-самое… Это правильно, что дети вырастают и замуж выходят, женятся… Из-за этого родители ведь не перестают их любить, правда? Я никогда не разлюблю Аню, и тебя никогда не разлюблю. И Аня никогда нас не разлюбит.

— А девочки все о любви да о любви… — Когда в кухню заглянул муж, она не заметила. — Тема, конечно, интересная, но кушать все-таки хочется. Когда приступим? Восемь часов уже.

Наташка вскочила и потопала из кухни, отворачиваясь от отца. Он проводил ее недоуменным взглядом и спросил у жены без особого интереса:

— Чего это она?

— Анну ждала, чего же еще, — сердито сказала Тамара. — Пирожкам еще минут десять сидеть. Сейчас я стол накрывать буду. Коль, ты бы мусор вынес пока, а?

— Да я же утром выносил, — с заметным недовольством заявил Николай. — Откуда ты столько мусора берешь?

— Отовсюду, — устало ответила она. — Целый день квартиру чищу, готовлю, мою, мету… Оттуда и мусор. Ай, ладно. Потом вынесем. Ты деду лекарство дал?

— Черт, забыл… А ты что ж не напомнила?

— Вот напоминаю. — Тамара невольно усмехнулась, предвидя его ответ на следующий вопрос. — А с Чейзом кто погуляет?

— Ну почему все дела на меня валить надо? — возмутился Николай. Впрочем, возмутился как-то вяло, не агрессивно как-то возмутился, даже, можно сказать, мирно. — Мне там еще кое-что сделать надо, и к тому же сейчас «С легким паром!» начнется. И рано еще Чейзу гулять. Мы его потом выведем, попозже, ладно?

— Ладно, — согласилась Тамара, привычно загоняя усталое недовольство поглубже. В конце концов, семья — это самое важное на свете, и так далее, и тому подобное, и все такое, что там еще она только что говорила Наташке… И все это — чистая правда. И нельзя допускать, чтобы из-за каких-то мелочей в семье начался раздрай.

Но, черт побери, как же много этих проклятых мелочей, какая огромная куча этих подлых мелочей, целая гора, просто египетская пирамида, и она чувствует себя замурованной в этой пирамиде, как какая-нибудь Тутанхамонша. Или как их там звали? Тамара торопливо глянула в зеркало над мойкой и очень старательно улыбнулась: да, мол, фараонши мы, никто в этом и не сомневался.

— Тебе, может, помочь? — неуверенно сказал Николай, откровенно прислушиваясь к звукам телевизора. — Может, надо чего?

— Деду лекарство дай, — напомнила она мягко. — Пусть молоком запьет, вот в этой чашке тепленькое, я специально для него согрела.

— А, да, — спохватился Николай, взял чашку с молоком и с озабоченным лицом вышел. Заметно было, что бремя ответственности на своих широких плечах он несет с некоторым трудом.

«Помощник, — хмыкнула про себя Тамара. — Добытчик, защитник и каменная стена. Глава семьи». Впрочем, хмыкнула вполне беззлобно, даже с некоторым веселым снисхождением. В конце концов, можно считать, что с мужем ей повезло. Особенно если сравнивать его с чужими мужьями. Николай не был ни алкоголиком, ни бабником, ни склочником, ни тираном, какими в той или иной степени были практически все чужие мужья, которых она знала. Николай был спокойным и разумным, и это ей в нем нравилось больше всего. Он без проблем уживался с ее бабушкой и дедом, не раздражался из-за бытовых мелочей, не лез в ее методы воспитания детей, не выражал недовольства по поводу бесконечных — и часто неожиданных — визитов ее многочисленных друзей… В общем можно сказать, что он и сам был ее другом. Да, вот именно, другом. С мужьями это редко случается, насколько она могла судить по рассказам подруг и по собственным наблюдениям. И ко многим вещам он относится так же, как она. Например, переживал, когда умерла бабушка. Дед болеет — и Николай тревожится, вон, понес ему лекарство. Анькино замужество ему нравится ничуть не больше, чем Тамаре… А что он такой… ну, такой невыразительный — это даже хорошо. Ей и на работе хватает криков, выяснений отношений, маханий руками, рыданий в туалете и всякой такой экспрессии. Она так устает от всего этого за день, что имеет право надеяться на тишину, покой и порядок. Ну, хорошо, порядок ей приходится обеспечивать самой — причем порядок в самом широком смысле, от рядового мытья посуды до организации Анькиной свадьбы… тьфу ты, опять сердце заныло… А уж на покой она имеет право надеяться. Так что все правильно, спокойный, бесконфликтный, мирный… какой еще? В общем, такой, какой он есть, муж ее вполне устраивал. И на своей работе он такой же, и там это тоже всех устраивает. Значит, правильно она сделала, когда почти двадцать лет назад согласилась выйти за него замуж.