Жульё - [4]

- Сопля! Заигралась в честность, переросток. Дурища и только. Может ее в баньку приглусим?!

- Рано, - Наташка отодвинулась, - пока рано, - погрузилась в себя, в давние обиды, - как ни кобенится - треснет, жизнь свое возьмет.

- Ой, возьмет! - Пачкун блеснул сединами в неверном отсвете полуслепых ламп. - Про баньку имей в виду, - и углядев, что в Наташке заворочалось недоброе, утешил: - Я тебе кой-че припас.

Злость мигом улетучилась. Завсекцией проняло дрожью долгожданного. Наташка скакнула на цыпочки и чмокнула Пачкуна в красногубый, будто постоянно вымазанный вишней рот.

Мясник Володька Ремиз как раз появился с наточенным топором в левой клешне, отсверк прыгнул по серебристому лезвию, отразился в стальных глазах мясника, неравнодушного к Наташке. Пачкун раскладку сил оценил мгновенно и, не желая упускать возможности лишний раз показать кто есть кто, напористо, хотя и не без опаски - все ж топор, да руки словно литые наставил:

- Володь, ты что-то собственной клиентурой пооброс... не слишком?.. Смотри, накликаешь лихо...

Ремиз переложил топор в правую клешню, надулся, собираясь возразить, но появился его напарник по рубке мяса, Мишка Шурф, умевший всех замирять и даже видом своим недопускающий и малых ссор. Мишка Шурф, по одежке судя, явился только с приема в посольстве, на пальце крутились ключи от машины. Мишка знал, что опоздал недопустимо, но знал также, что Пачкун его любит за сметливость и неунывающий характер, и приспускает свой директорский гнев на тормозах.

- Граждане! - Мишка отвесил шутовской поклон. - Что за шум в благородном семействе? - Чернокудрый мясник обнял за плечи Ремиза и Наташку, почтительно кивнул Пачкуну и затараторил очередной анекдот, таскал их в памяти без счета. Через минуту Наташка хохотала до слез, Пачкун довольно ухал, и даже Володька Ремиз скроил ухмылку и, оттаивая постепенно, упрятал топор за спину.

- Миш, - Пачкун в роли отца родного не без радости оглядел своих присных, - ты мне болса-ликера обещал и конфет на подарок, Моцарт, как их там?

- Моцарт кугель, - с готовностью подсказал Мишка Шурф.

- Так как? - Пачкун сложил лодочкой холеные кисти и все увидели, что у директора исчез любимый перстень с указующего пальца. О продаже не могло быть и речи, выходило, Пачкун со всей серьезностью ринулся в борьбу за скромность в быту.

- Бу сделано. - Мишка взял под козырек, уверовав, что ему прощается любое фиглярство.

- И вот что, орлы. Время сложное, перестроечное, полагаю на тачках мотаться на работу не с руки. Засветка лишняя. Если лень в метро мытарится, черт с вами, ставьте в двух кварталах и шлепайте пехом. Все! Усекли?

И Ремиз, и Шурф, и Наташка всегда отличали, когда перечить требованиям Пачкуна бессмысленно и опасно; вопрос с машинами отпал раз и навсегда. Наташка затосковала: удобно получалось после рабочего дня забросить улов на заднее сидение к Шурфу или Ремизу и попросить добросить до ближайшей стоянки таксомоторов.

Пачкун выждал, пока не исчезли Володька Ремиз, потом Наташка, и только тогда в лоб припер Мишку:

- Тебе начало рабочего дня не интересно? Не писано?

Мишка улыбался, ценил, что не устроил ему Пачкун прилюдную выволочку, с готовностью повинился, сразу учуяв, что гнев Пачкуна показной, для порядка, и тут же перевел разговор на иноземельные конфеты и ликеры.

Сверху доносился привычный ор продавщиц, изгоняющих за пять минут до закрытия на обед настырных покупателей. Пачкун покачал головой: и чего рваться? Хмыкнул, давая понять Мишке, что и он не лишен сострадания, прислушался к шуму, скатывающемуся по ступеням в подвал.

- Подхарчиться народ желает, а тут перерыв. Непорядок... - Пачкун умолк, соображая, не выйти ли с предложением отменить перерыв и в миг представил, как благолепие разливается по обычно сумеречному лицу Дурасникова, напряженному, настороженному, будто его обладатель за все в ответе, а не печется по большей части, как бы не замели. Замели?.. Откуда и всплыло стародавнее пугало-слово. Таких, как Дурасников, редко метут, скорее пересыпят совочком бережно в другое ведро с глянцевой вывеской, оповещающей, что за невиданной важности учреждение тут притаилось.

Мишка Шурф воспользовался задумчивостью вышестоящего и ускользнул, вихляя задом. Пачкун смотрел вслед Шурфу и размышлял: точь-в-точь, как я двадцать лет назад, жадный до жизни и ощущений, это хорошо, с такими работать одно удовольствие, вообще народец подобрался слаженный, не бузотерили, вкалывали дружно, а вечером после закрытия расползались кто с сумками, набитыми доверху, кто с наличностью, в зависимости от нужд данной персоны.

Пачкун вернулся в кабинет, полистал брошюру, густо исчерканную красным карандашом. Директорская рука старательно обводила куски текста, рекомендующие, как лучше все обустроить на современном этапе. Пачкун готовился к собранию, не исключая, что прибудут кураторы из райкома. Принимал отлаженно, гвоздь программы - сувениры, упакованные под мастерским доглядом Наташки, но и докладу следовало уделить время, правила игры есть правила...

Пачкун отодвинул стул, поднялся, приблизился к зеркалу с трещиной, нарочно не менял, пусть видят: руководящее напряжение столь велико, что недосуг думать об уюте. Пачкун изучал серебро волос отраженное в зазеркалье: