Жук и геометрия - [2]

— Жарко очень…

Горька презрительно сплюнул:

— Ему жарко. Дайте Славику зонтик, ему жарко. Эх, ты! Это ничего, что жарко! Это даже хорошо! Потому, ты думаешь, на фронте тебе скажут: «Тебе, Славик, не жарко? Может, ты, Славик, лучше в тени посидишь?»

Тут все засмеялись, вспомнили Славкину тетю; она всегда так говорила, провожая Славку на речку. Молодец Горька!

Но Славка упорствовал:

— Так то на фронте…

— Ну, довольно разговоров! — не выдержал Кузька-большой. — Идешь или нет?

— Без разговоров — идешь? — воинственно высовываясь из-за спины брата, закричал Кузька-маленький.

— Да жарко, говорю…

Такое, конечно, хоть кому надоест. Взял Горька Славку за плечи, отвел в сторону и толкнул прочь.

— Иди отсюда! Ну! Кому говорят! Мы еще сами тебя не возьмем. Дезертир!

Славка побрел вдоль берега, бормоча:

— Ну и уйду… Подумаешь… Узнаешь вот…

— Дезертир! — крикнул ему вслед Юрка, врача сын. Кузька-маленький пронзительно засвистел.

Вовка изъявил готовность догнать дезертира и хорошенько ему «надавать».

— Не надо, — сказал Горька. — Пусть идет. Давайте лучше купаться. Чтоб на весь день!

Купались, пока все не посинели и стали дрожать, потом, для прохлады не выжимая трусов, пошли.

Через тенистый густой орешник, по мягкому ковру прелых листьев, напрямик, взяв штурмом осыпающиеся глинистые кручи оврага, выбрались на горячую поляну.

Там в синих соснах белый дом — детский санаторий.

У длинного забора, огораживающего сад, армия остановилась; потоптались, понаблюдали в щели: страшновато все-таки идти. Вовка сзади всех.

Надо Карабаса-Барабаса вызвать!

Горька решился и изо всей мочи забарабанил кулаками в калитку. Сразу же в глубине сада не залаяла, а прямо-таки залилась тоненьким голоском собачонка.

Вовка на всякий случай измерил глазами полянку, намереваясь перескочить ее одним махом.

Калитка отворилась, и появился сам сторож, настоящий директор кукольного театра, только вместо плетки в шесть хвостов в руке — более устрашающий костыль.

Злющая собачонка — хвост крючком, — выскочив из-за его спины, моментально узнала Вовку, оскалила зубы и стала подбираться к босым Вовкиным ногам. Вовка заработал локтями, протискиваясь в середину сгрудившихся мальчишек.

— Ну, — сказал Карабас-Барабас таким голосом, что Вовке стало не по себе, — зачем, партизане, пожаловали?

— Да вот… Мы пришли… — сказал, сглотнув слюну, Горька, — сад очищать…

— Сад обчищать? — переспросил сторож. — Рано больно собрались. Отцвел только. Нету еще ничего. А будет — поспеете. Вы на это спецы.

Непонятно было, серьезно говорит старик или шутит, но все сочли нужным засмеяться.

— Да нет, дедушка, мы от гусеницы…

— А вас кто послал-то?

Пришлось немного приврать:

— Андрей Кондратьич нас послал!

— Андрей Кондратьич? Это он что ж, собирался рабочих, а заместо того — вас? Наработаете вы мне тут!

— А то не наработаем? — обиделся Горька. — Как начнем…

— «Начнем…» — передразнил Карабас, но уже гораздо добрее. — Ну, заходите, штоль. Да веток не поломайте.

— Ну, что вы, дедушка, — вступился осмелевший Вовка, стоя в толпе ребят и поминутно оглядываясь, не лезет ли за ним собачонка. — Разве мы сломаем?

Карабас из-под лохматых бровей пристально в него всмотрелся:

— Эге… А это я не тебя, конопатый, в прошлом году хворостиной порол?

— Нет, — скромно сказал Вовка и изо всей силы шмыгнул носом. — Меня крапивой…

— То-то, что крапивой. Вон и Жучка тебя сразу признала. Штаны ей знакомые.

— Это вы верно сказали, дедушка: штаны у меня скоро старые будут. В прошлом году они новые были, а теперь скоро старые будут… — как ни в чем не бывало зачастил Вовка, идя рядом со стариком в сад.

Сад словно задремал на солнцепеке: яблони стояли поникшие, с вяло опущенными листьями. В высокой траве медово пахли цветы, звенели кузнечики.

— Где ж эти самые гусеницы? — спросил Горька. Сторож подвел всех к первому же дереву, ткнул молча пальцем.

И все увидели. На дереве, там, где разветвляются сучья, весь ствол заткан паутиной и, как на перине, на ней толстые, в палец, гусеницы, сотни гусениц с голубовато-серыми и темно-коричневыми полосами на спине. Все развилины казались от них бугристыми, корявыми, словно пораженные какой-то болезнью.

И так — по всему дереву, по всем деревьям: на стволе паутина, на паутине — гусеницы, большие, жирные, ленивые. Они пошевеливали головами, извивались…

— Ой-ой-ой… — ужаснулись ребята.

— Дедушка, а они почему не ползают? — спросил потрясенный Вовка.

— А чего им делать? Нажрались и отдыхают. Вечером аль там ночью ни одной не увидишь: по веткам расползаются, жрать. А днем соберутся в одно место и отдыхают. И откуда только берутся? Давлю-давлю, а все без толку. Беда прямо…

— Вот мы им сейчас покажем! — сказал Горька. И закипела в саду работа.

Каждому досталось по пять деревьев. Дед сходил к себе в будку и принес в корзине пустые литровые банки, куда собирать. Раздал всем по одной.

Оказалось, что собирать гусениц вовсе не скучно, интересно даже, вроде как, например, охотиться или рыбу ловить. Сначала постой под деревом, посмотри хорошенько и все гнезда запомни, а потом лезь и собирай: сначала большие, затем маленькие, потом одиночек. Это даже и не гусеницы, а враги настоящие. На них — мундиры коричневые и голубые.