Жрица моря - [5]

Домой я возвращался, чувствуя себя триумфатором. Я рассказал обо всем в семье, но даже это не доставило моим домашним радости. Они сказали, что это вызовет сплетни. Я заметил, что пенсия по старости — это лучшее дополнение к свидетельству о браке и что никто не будет сплетничать, если они сами этим не займутся, поскольку места совершенно не видно с дороги и никому не нужно знать, что я выжил из ума. Они возразили, что сплетничать станут слуги, но я сказал: к черту слуг. Они заметили, что если слуги подадут прошение об увольнении, то уж во всяком случае не мне придется заниматься хозяйством — иначе я не послал бы их к чертям с такой готовностью. Я ответил, что слуги никогда не подают прошение об увольнении по причине скандала, потому что им всегда хочется постоять и посмотреть, чем все закончится. Вообще, лучше всего держать слуг в виде скелета в буфете. Моя сестра сказала, что она, даже если я совсем отошел от реальности, не сможет проводить в нашем доме заседания «Союза девушек», если я и Салли будем жить у всех на виду в грехе и разврате в конце сада. Я послал к черту весь «Союз девушек», и мы на этом закончили. Однако когда моя сестра увидела Салли в ее лучшем, покрытом бисером черном капоре, то признала, что зашла в своих обвинениях слишком далеко. Так что мы вселились. Салли достались лошадиные ясли, а мне — сеновал; все это вместе напоминало расположенные посреди города райские кущи перед появлением змея-искусителя.

Глава 2

Должен сказать, что мне это место очень нравилось. В моем кабинете было четыре мансардных окна, выходящих на юг, а окна спальни выходили на восток, и каждое утро меня будило солнце. Я смастерил из кирпича широкий очаг, который топил болотным торфом; потихоньку на боковых стенах появились полки, на которых я хранил те книги, которые мне всегда нравились.

Раньше мне это никогда не удавалось, потому что в спальне было слишком мало места, а идея оставлять книги по всему дому меня не устраивала. С книгами всегда связано что-то лично-интимное, ведь они так много рассказывают о душе их владельца. Кроме того, мне совсем не хотелось носить книги под полой на смех сестре, а с другой стороны, они могли, вероятно, совратить весь «Союз девушек» и вызвать пересуды среди слуг.

Боюсь, что это не слишком красиво с моей стороны, но я очень не хотел, чтобы сестра появлялась у меня в хлеву. Я догадываюсь, что она по-своему достойная особа; во всяком случае, город о ней очень высокого мнения. Но у нас никогда не было с ней ничего общего. Моя мать всегда называла меня подкидышем; одному Богу известно, как я умудрился появиться в нашей семье. Мы с сестрой всегда дружили как кошка с собакой, а с тех пор, как у меня развилась астма, и характер сделался вовсе нетерпимым, я всегда был в роли кота. Так или иначе — я не желал ее видеть. С другой стороны, пытаться держать ее подальше от своего жилья было занятием совершенно бесполезным; все, что я мог сделать, — так это поставить на дверь автоматический замок, вынуждая ее стучаться, прежде чем войти.

Но дела пошли даже лучше, чем я ожидал. Она попыталась сподличать по отношению к Салли, привлекая ее к выполнению собственной работы по дому. Должен признать, что Салли была не Бог весть какая чистюля, зато первоклассная повариха. Сестра моя, с другой стороны, тщательно следила за чистотой, но с кормежкой дела у нее обстояли неважно. Салли объяснила моей сестре, что работает на меня и не собирается выполнять распоряжения кого бы то ни было еще. Сестра пришла ко мне и потребовала голову Салли на блюде. Я же ответил, что Салли меня вполне устраивает и я не собираюсь ее увольнять. Грязь мне нравилась. Она делала наше обиталище более уютным. Моя сестра сказала, что не переступит порог моего дома до тех пор, пока в нем будет Салли, даже если я буду возлежать на смертном одре. Я одобрил ее решение и сказал, что оно меня вполне устраивает; на этом мы и порешили, и сестра сдержала свое слово.

Все закончилось тем, что единственными, кто когда-либо приходил к нам, были мой партнер Скотти и доктор. Мое жилье им тоже нравилось. Беда была в том, что, зайдя ко мне, они уже не могли уйти и просиживали у меня, болтая, очень долго. Они были по-своему хорошими ребятами, особенно Скотти; вообще, и в городе, и вокруг него можно найти немало хороших приятелей, товарищей, к которым можно обратиться в трудную минуту. Я знал их всех и был с ними в хороших отношениях, как того требовал мой бизнес. Но с другой стороны, у меня не было настоящих друзей, за исключением, пожалуй, Скотти, да и то с некоторыми оговорками. Между нами не было ничего общего, и каждый из нас шел по жизни своим путем, но я мог доверять ему в тяжелых ситуациях; что ни говори, основы для дружбы бывают и похуже.

Он — белая ворона в своем роде. Родители его были людьми сцены; гастролируя как-то по здешним местам, они заболели гриппом, отчего и скончались: сначала один, затем другой; маленького Скотти приютил работный дом. Но даже в трехлетнем возрасте он имел совершенно определенный шотландский акцент. Он так никогда и не избавился от акцента, и все, что происходило с ним после, распускалось бутонами на родительском древе. От нищих он научился местному диалекту, и Господу было угодно, чтобы и сам учитель, и его жена были кокни; в результате у Скотти появилась пестрая смесь акцентов. К счастью, он был немногословен.