Жрецы - [35]

- Под Макарьевым монастырем, на Волге. Он ждет тебя там.

- Милый мой! - крикнул Каин, засияв от радости. - Веди! Много я слышал о нем. Со мной еще шесть товарищей. Они в соседних домах ночуют. Идемте все вместе.

И, обратившись к Залману, он гордо заявил:

- Видишь, старина! Не ошибся я... Свои... Бояться нечего.

У Залмана были большие и какие-то ребяческие глаза, и к каждому из присутствующих он прислушивался с удивлением и любопытством, приговаривая: "Так, так"... И кивал услужливо головою, но, выслушав всех, делался еще задумчивее.

На утро, когда все проснулись, Залманово горе заставило, все-таки, задуматься и Ваньку Каина, и цыгана Сыча, и Турустана. Что ни говори, а правды от губернатора не жди! Правда у "Петра и Павла"* осталась. А тем более - еврей...

_______________

* В Москве был известный застенок - "Паеатара иа Паааваеал".

- Плохо дело! - вздохнул Сыч, - кругом кулимеса, будто от беса... Добрый человек своей смертью не кончает век - иначе в царство небесное не попадешь.

Тогда выступил Рувим. На бледном лице его зарделся румянец. Зубы маленькие, белые, будто у ребенка. Ну, что он там еще может сказать, этот хилый, бледный юноша? Однако Рувим говорил смело, подавив в себе минутное смущение:

- Отец! Отпусти меня с этими вольными людьми... Не хочу я быть виноватым без вины. Воспротивиться намерен я злу и поискать выхода иного.

- Ого! - подмигнул Ванька Каин Сычу. - Видать, соколенок! Гляди, как нахохлился!

Старик поник головою, начал шептать молитву. У Рахили на глазах выступили слезы.

- Рувим, - сказала она, - как же ты бросишь отца и меня?

- Зачем мне бросать вас? Что ты, Рахиль! Я хочу сберечь отца и тебя и найти безопасный для еврея угол.

- Правильно! - хлопнул его по плечу Сыч. - Вот, смотри на него, - он указал на Турустана, - и отец и мать есть у него, а ушел, скрылся от приемщиков, а ты еще и не рекрут... Ты же свободный человек и волен себе искать, где хочешь, места... Не крепостной же ты?

- Вот я! - с гордостью ткнул себя пальцем в грудь Ванька Каин. - Все тюрьмы московские, подмосковные и петербургские обо мне плачут, а я плюю на них... Пускай плачут. Леший с ними! Один мудрый вор сказал: под лежачий камень вода не течет. Вот почему я и отправился на богомолье к Макарию... И тебе не след сидеть в Нижнем. Парнишка ты, видать, шустрый, разбираешься... Идем с нами! Отец потом спасибо скажет.

Турустан молчал, но видно было по его лицу, что ему тоже хочется уговорить парня идти с ними. Чего может Рувим дождаться здесь? Так же, как и мордвин, - одна участь. Христовой плетью погонят креститься, деньгами будут подкупать, вином; будут грозить тюрьмой и пытать... "Э-эх, право! Решайся, пока не поздно!"

Цыган Сыч присел на корточках против Залмана, заглядывая ему в лицо:

- Тятя, не ломайся! Не отказывайся от своего счастья. Мы и тебе с дочкой место припасем... А таких красавиц и найти трудно, и не сдобровать ей тут около генералов и дворян, как малинке-ягодке около медведей.

- Не бойся! В обиду не дадим. - Ванька Каин щелкнул языком. Рахили показалось, что его оттопыренные уши зашевелились, как у летучей мыши.

Он заговорил ни для кого не понятной скороговоркой:

- Пол да серед сами съели, печь да полати в наем отдаем и идущим мимо милости подаем, и ты будешь нашего сукна епанча. Поживи в нашем доме, в котором довольно: наготы и босоты изнавешены шесты, а голоду и холоду амбары стоят. Пыль и копоть, притом нечего и лопать*. Одним словом, бедным людям вредно задумываться. Решай!

_______________

* Воровской жаргон. Смысл сводится к тому, что "и ты будешь

наш".

Залман поднялся с места. Осмотрел всех кругом мутным взглядом и сказал тихо:

- Иди!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

После этого Сыч повел беседу с Залманом о Рыхловском. При упоминании о тетке Степаниды, живущей у Рыхловского, Сыч вздрогнул, разволновался. Пришло на память - как двадцать два года назад он провожал Степаниду в стан ватажников, как провел он с ней время на берегу Волги, в Кстове, где проживала эта самая тетка. Была ночь. Над Волгой сверкала россыпь осенних звезд. А дальше... Лучше не вспоминать!

Рахиль предложила гостю проводить его в дом Рыхловского. Сыч обрадовался.

- Она тут недалеко живет, у Почаинских оврагов...

- Знавал я их дом, - сказал Сыч, - но уже забыл. Ну, пойдем!

По дороге он рассказал Рахили, как однажды, когда в Нижний приезжал царь Петр, он пробрался потихоньку к дому Рыхловского и напугал жену его тем, что хотел похитить у нее ребенка, ее сынишку Петра...

- А зачем он тебе понадобился? - удивилась Рахиль.

- Да разве ж я знаю? Я и сам не знаю... Любил я ее крепко и не хотел, чтобы ее мальчонкой владел Филипп.

Цыган замолчал, а Рахили показался его голос сердитым, она решила больше не расспрашивать, да и говорить было трудно - слова заглушал налетавший с Волги ветер.

Старушка сразу открыла дверь, как только услыхала голос Рахили.

- Вот привела к тебе, бабушка, гостя.

Сыч вошел в горницу и закрыл лицо шапкой. Рахиль снова ушла к себе домой.

- Вот-вот... в этой самой горнице... - тихо сказал Сыч, - я взял на руки мальчонку, а она испугалась, отняла его у меня...