Жрецы - [30]

Как же теперь быть? Одна надежда на богов. Ведь и у чувашей, и у черемисов, да и у мордвы есть такой бог, который только тем и занимается, что охраняет свой народ от налогов и начальства. Только свой, родной ему народ.

Чам-Пас - велик и всемогущ, и защитит мордву ото всех несчастий! А чувашей защитит - Тора. А черемисов - Юма.

Постоянных жрецов у терюхан не было. Богу угоднее из своих же деревенских лучшие люди. Они и должны на время молян стать жрецами. Богу нужны слуги из самого же народа. Они совершали моление и жертвоприношение, как жрецы. Старейший из них назывался прявт, что значит "голова".

Постоянным головою молян у терюхан был не кто иной, как Тамодей Чинаев. Высокий, седобородый человек с жестким взглядом немного косых глаз.

Священнодействовал на молянах главный жрец - возатя. По указанию Тамодея возатей был выбран Сустат Пиюков.

В вечерней тишине к священной роще с криками и воем двинулась громадная толпа богомольцев.

Впереди с посохом в правой руке крупно шагал Тамодей. Борода его седыми космами от быстрого хода ложилась на плечи, белки блестели, губы были оттопырены, как будто его мучила жажда. За ним твердой поступью шел Сустат Пиюков - низкорослый, широкий, с небольшой русой бородой, с насмешливым взглядом человек. Шел гордо, подняв курчавую, словно завитую голову, окруженный двенадцатью своими помощниками: пурендяитами сборщиками хлеба, меда и других припасов для жертвоприношения, янбедами разносящими жертвенное освященное пиво для питья, туросторами блюстителями благочиния во время богослужения и другими.

По пятам за жрецами и их помощниками пестрой шумной толпой быстро двигались терюхане. Сначала мужчины, потом женщины и, наконец, девушки.

Поверх кафтанов мужчины одели белые балахоны-шушпаны, опоясанные розняком с красными, распущенными по бедрам кистями. У женщин поверх длинных белых рубах, расшитых цветными узорами в подоле, накинуты были полукафтаны, пестрые, яркие, изукрашенные всевозможными узорами, а на головах - обсыпанные раковинами и украшенные нитяными кистями нарядные венцы. Девушки - в длинных белых рубахах, похожих на мешки с разрезом на груди, но и у них низы рубах и рукавов сверкали красочными цветами, причудливыми вышивками; вместо кафтана были накинуты на плечи узкие до пояса, но расширяющиеся книзу сермяги из белого самотканого сукна, а на сермягах снова и снова узоры из шнура и раковин и всяческих блесток.

На ходу серебряные монеты и раковины звенели, шелестели и бисерные нити, облекавшие груди и спины женщин и девушек, спускаясь с шеи, с парчового ожерелья - фибулы.

Вороны и галки взлетели над деревьями, заметались, испуганно закаркали над самыми головами людей. Алые колонки березок и розовые балдахины верхушек деревьев вызывали у девушек слезы нежной радости, у мужчин - жажду мщения и решимость, у женщин - грусть о прошлых девичьих днях. У всех вместе - страстное, горячее, как огонь, желание ниспровергнуть зло на земле, умолить Чам-Паса о заступничестве, о том, чтобы покарал он злых демонов Шайтана, спустившихся на землю в образе генералов, приставов, монахов и попов. Не кто иной, как Шайтан, правит всеми. Ведь и собака была когда-то чистым животным и не имела шерсти, но Шайтан сначала напустил мороз и зазнобил собаку до того, что она согласилась принять от него шерстяной покров. И разве не Шайтан оплевал землю, положив тем самым начало несчастиям и страданиям мордвы. Шайтан, не кто иной, наслал и царских прислужников на мордву и отдал им в тюрьмы и на войну мужчин, женщин и девушек мордовских.

Турустан, выйдя из леса, присоединился к толпе мужчин, по правую сторону керемети, кусая губы от горечи и негодования, вспоминая о своей невесте. Он уже обращался к главному жрецу с просьбой помолиться и о возвращении Моти, и об отомщении злому похитителю ее. Родители Моти дали белого барана позанбунаведу - сборщику денег на жертвенных животных, и тоже просили главного жреца помолиться об их несчастной дочери и о погибели насильнику Филиппу Рыхловскому. Женщины принесли с собой на сковородах домашние яичницы и пироги с пшенной кашей. Все это принимали от них особые слуги главного жреца - кашангороды, и развешивали яичницы по рычагам. Турустан с великою тоскою следил за неловкими, угловатыми движениями кашангородов, за тем, как яичницы срывались с рычагов и падали в траву; кашангороды, боязливо оглядываясь на главного жреца - возатю, нагибались и поспешно снова нацепляли яичницы на рычаги.

Через восточные ворота, в глубокой тишине, трое позанбунаведов, трое низкорослых бородачей вводили назначенного для жертвоприношения белого барана. Двое шли по бокам, придерживая рукою перевязь на шее животного, третий шел позади. Все они шагали медленно, размеренно, высоко, с достоинством подняв голову и не глядя ни на кого. Баран упирался, жалобно блеял. Взоры всех присутствующих были устремлены в их сторону.

А вот и эти священные три столба, к которым привяжут барана! Турустану почему-то стало жаль животное. Его участь напомнила ему мужицкую долю. Цыган Сыч рассказывал ему про то, как лютовал епископ Питирим в Нижнем, как он казнил многих людей и как сжег диакона Александра. Цыган умел рассказывать - сердце переставало биться у Турустана; от его рассказов дух захватывало и руки тянулись к ножу. Теперь несчастный баран, которого должны зарезать в угоду богу, наводил Турустана на новые мысли, которых раньше не бывало у него. Возатя, взойдя на приготовленное для него возвышение, сначала оглядел всех своим тяжелым взглядом, потом вдруг замотал головой, наклонился, как бык, который хочет кого-то посадить на рога, и низким голосом произнес: