Жребий викинга - [32]

С пронзительными возгласами, гиком и свистом горцы редкой лавой налетали на отряды Ярослава, осыпали их стрелами, забрасывали копьями, металлическими якорьками или просто камнями, пущенными из кожаных пращ, и откатывались назад, уступая место новому отряду. Низкорослые, худощавые, они вскакивали на седла, какое-то время неслись так, стоя и держа в руках поводья, или же, свисая с коней, прикидывались убитыми, а когда приближались к пешим ополченцам, которые уже криками делили между собой — кому конь, кому оружие, — подхватывались и, изрубив саблями двоих-троих наиболее жаждавших добычи, уносились прочь. Причем сатанинская карусель эта продолжалась немыслимо долго, изматывая воинов великого князя и гибельно прореживая их ряды.

Но самое опасное заключалось в том, что в это же время славянская дружина его брата отдыхала, не неся потерь и надежно прикрытая водоворотом этих, как со всей очевидностью казалось киевлянам, полудиких воинов — косматых, разодетых в овечьи тулупчики и шапки, вертких и бесстрашных.

— Больше ждать нельзя, конунг! — подскакал к шатру князя Эймунд. — Зачем дразнить дьявола? Прикажи отвести войско за реку!

Почти трехтысячная варяжская дружина была поделена на три полка, одним из которых командовал опытный, но уже состарившийся воевода Акун[37], которому князь поручил общее командование всеми норманнами; другим — его правая рука Эймунд, третьим — тоже норманн из рода, близкого к королевскому двору, Рагнар. Причем все три полка всё еще оставались в тылу, у самой реки, охраняя неширокий брод, а также несколько десятков челнов и больших плотов.

— Почему нужно отводить их за реку? — мрачно поинтересовался великий князь. — Что советует воевода Акун, почему сам он не прибыл сюда?

— Я говорю то, что велел сказать тебе Акун. Он слишком долго пробыл на солнце, и слабые глаза его потеряли зоркость.

— Особой зоркостью он никогда и не отличался.

— Считай, князь, что теперь уж совсем ослеп[38]. Непонятно только, почему ты решил назначить воеводой не только из норманнов, но и из всех наемников именно его, почти слепого.

— Ну, не такой уж Акун и слепой, но зато не настолько горяч и бездумен в боях, как вы с Рагнаром. Передай Акуну, что отводить войско не разрешаю. Ни один ваш воин пока еще и мечом не взмахнул.

— Наши воины еще понадобятся тебе, конунг. Для той битвы, в которой мы обязательно иссечем врага, положив его полки, словно скошенную траву.

— Вон сколько моих «косарей» уже отдыхают на ниве, — кивнул великий князь на усеянную телами низину.

— Это всего лишь ополченцы, — презрительно осклабился Эймунд, — которые не были воинами и уже никогда не станут ими. Молиться же тебе следует на моих воинов, на викингов. Пока они целы, главная твоя битва еще впереди, не будь я первым викингом норманнов.

— Это не твои, это мои воины, — сурово напомнил ему князь. — Тебя я нанял точно так же, как и их всех.

— Хорошо, считай, что я этого не говорил. Вместо этого сказал: наши воины еще понадобятся тебе, — не стал Эймунд вступать в спор с князем. — Но уже не для нынешней, а для других, грядущих битв.

— Не нужно говорить мне о грядущих битвах! — неожиданно сорвался великий князь. — Мы уже стоим на поле брани. Пока еще стоим на нем. Вы ведь опытные воины, будем считать, что значительно опытнее меня. Силы мстиславичей вам известны. Как они ведут себя в поле, видите. Так советуйте же, что делать, советуйте!

— Видят боги и вороны, что это была не твоя битва, князь, — обвел викинг устланную телами низину, простиравшуюся неподалеку от подножия высокого холма, на котором они стояли.

— Но она еще не проиграна.

— Теперь, конунг, тебе уже нужно думать не о том, как бы выиграть эту битву, сколько о том, чтобы она не стала для тебя последней.

Ярослав понимал, что викинг прав, и все же что-то удерживало его от принятия того единственно приемлемого решения, которое ему сейчас подсказывали. Он вел себя как игрок в кости, который давно понял, что все, что мог проиграть, он уже проиграл и что сегодня не его день. Тем не менее все тянулся и тянулся к костяшкам, этим дьявольским меткам, которые привораживали его призрачной удачей.

— Я не могу уводить свои полки днем, — наконец решился он. — Это будет похоже на бегство.

— Бегство с поля боя ради спасения остатков своего воинства — всего лишь один из полководческих приемов.

— Причем самых воинственных остатков, — саркастически обронил князь.

— Но мы-то не бежим, а отводим свои войска за реку, как бы в поисках более удобного поля сражения.

— Не мудри, варяг[39]. Уходить следует ночью.

— Если только горные псы Мстислава дадут нам возможность продержаться до темноты. Но ведь не позволят, зря потеряем еще несколько сотен воинов. Так что нужно или отходить, или же гнать кавказцев к стану Мстислава.

— Есть еще одно решение.

— Какое? — спросил норманн, когда стало ясно, что пауза, которую держал великий князь, слишком затянулась. — Запереться в нашем укрепленном лагере и гибнуть под стрелами мстиславовых лучников да от голода?

— А что, многие наши предшественники прибегали и к этому способу, — пожал плечами Ярослав.

Однако произнесено это было таким тоном, что викинг сразу же догадался: это еще не окончательное решение.