Жребий викинга - [109]

Хотя статуя оголенной не была, но воина поместили на высокий постамент, так что голова Марии оказывалась на уровне его коротенькой юбочки. При этом девушка еще поводила ладонью по мраморному бедру воина и, посматривая на Гаральда, соблазнительно облизывала губки кончиком языка.

— Как только стану конунгом конунгов, сразу же возьмусь за возведение огромного дворца, а затем и самой столицы, — заверил ее принц, хотя и понимал, что эллинка жаждет услышать другое, более понятное и душевное. — Это будет величественный город, который станет намного краше Рима. Не знаю, когда это произойдет, однако рад буду видеть вас при дворе.

— Вот как? При норвежском дворе? И в качестве кого же вы желаете видеть меня там? — кокетливо поинтересовалась Мария, переходя от спартанца к уменьшенной копии Лаокоона.

Гаральд замялся, понимая, что умудрился загнать себя в какую-то словесно-смысловую западню.

— Ну, мы решим… — пробормотал он.

— Не бойтесь, принц, клятвенных обещаний я от вас не требую. Пока… не требую. Но коль уж зашла об этом речь, хотелось бы знать, в качестве кого вы хотели бы видеть меня при дворе. Судя по тому, что к моменту вашего воцарения в Норвегии пройдет немало лет, для фрейлины я уже буду старовата.

— Это понятно, — пробормотал Гаральд, вызвав этим у Марии добродушный, задорный смешок.

— Быть придворной дамой племяннице императора Византии тоже не пристало.

— Не пристало, — охотно признал окончательно смущенный норманн.

— И что же нам остается делать? Эй, принц, осторожней, не то вам придется объявить о намерении видеть меня императрицей Норвегии.

– Королевой, — мягко уточнил Гаральд.

– Никакой королевы, — вызывающе заартачилась Мария, — только императрицей! Если понадобится, чтобы папа римский провозгласил вас императором, мы этого добьемся, провозгласит.

— Для начала нужно добиться хотя бы того, чтобы датчане убрались из Норвегии и моя страна вновь стала независимым королевством. А достичь этого будет непросто.

— Ладно, не стану вас терзать, требуя норвежской короны, — снисходительно молвила Мария, — которой пока что и сами не обладаете. Увы, все еще не обладаете. Поэтому единственное, к чему намерена обязать вас, что мы еще вернемся к этому разговору… о короне и моей роли при норвежском дворе. Знаю, решающую битву против датского короля ваш брат, король Олаф, не только проиграл, но и сам в ней погиб. Однако уверена, что вы себе этот трон вернете. И построите столицу.

— Краше Рима. Это будет второй Рим.

— Ну, краше Рима у вас, принц, вряд ли получится, но не в этом дело. Главное, что вы стремитесь создать некий «второй Рим». У каждого правителя свой «второй Рим» и свой путь к нему. Может, со временем я и в самом деле окажусь при дворе этого вашего северного Рима. Только вот что я вам скажу, наш Гаральд Суровый: наверное, всякий монарший двор — это исчадие лицемерия и разврата, потому что именно таким он и задуман был Всевышним. Но римский… римский, очевидно, превосходит все прочие. Впрочем, кое-чему я там все же научилась, — скабрезно улыбнулась Мария. — Во всяком случае, тому, за что на Востоке ценят любую женщину. Даже императрицу, которая внешне обязана выглядеть неприступной и целомудренной, как Ева до первородного греха. Ну что, после всего только что услышанного я нравлюсь вам еще больше?

— Вы — прекрасная женщина.

— Вы забыли начать со слова «Наверное». Тогда было бы сказано: «Наверное, вы прекрасная женщина» — ибо пока что это всего лишь ваше предположение.

— Нет, вы и в самом деле…

— Ничего, — прервала его племянница василевса, — вскоре вы действительно в этом убедитесь. Правда, сразу же признаюсь, что опыта соблазнения мужчин в бассейне термы у меня пока что нет, — Мария округлила свои коричневатые, цвета спелой сливы, глазки и вопросительно посмотрела на норманна, как бы спрашивая: «Догадываетесь, принц, о ком идет речь?» Но, говорят, в этом есть нечто такое… — одновременно пощелкала она и пальцами, и кончиком языка. — Сразу признаюсь, что в термы свои повелительница меня не допускает. А если бы я каким-то чудом оказалась там вместе с вами, императрица приказала бы утопить нас обоих.

Гаральд мысленно представил себе сцену утопления и рассмеялся.

— Впрочем, она способна проделать это и собственноручно, — вполне серьезно, хотя и не без лукавинки в глазах, предупредила его Мария. И теперь они уже оба рассмеялись.

Как свободно чувствовал себя Гаральд с этой женщиной! Какой открытой и доступной она казалась ему в эти минуты! И какой непохожей, в сравнении со всеми остальными женщинами, которых он до сих пор знал, представала!

— Но ведь вряд ли мы смогли бы встретиться сегодня с вами, «венценосная» Мария, если бы повелительница этого не захотела.

— Не называйте меня «венценосной».

— Мне-то казалось, что вы сами настаиваете на этом титуле. Во всяком случае, я слышал его от повелительницы.

Девушка подошла к самому большому фонтану, несколько раз зачерпнула ладошкой теплую, слегка отдающую серным духом воду…

— Разве вам неизвестно, что многие произносят это слово — «венценосная» — с явной издевкой, намекая на мою близость с императором? — в голосе ее Гаральд не уловил ни обиды, ни грусти. Создавалось впечатление, что весь окружающий мир она воспринимает с той долей иронического лукавства, которая при любых обстоятельствах позволяет возвышаться над ним.