Жребий изгоев - [53]

— Давно долбят-то? — гридень принял из рук кашевара резной ковш со взваром, благодарно кивнул и глотнул горячий, пахнущий липовым цветом и яблоками напиток.

— Да почитай, с рассвету, — сказал, прислушиваясь к свисту нового камня, молодой кметь. — Как солнце над лесом встало, так и начал. И где только такую пропасть камней набрали, полочане-то?

— С собой привезли, небось, — всё так же рассудительно ответил пожилой ратник.

— Ну да, — не согласился молодой. — Они уж седмицу в стены колотят… им лодей двадцать надо было с камнем только гнать.

— Насобирали, — хмыкнул Буян, отставляя опустелый ковш. Кашевар снова наклонил было над ковшом жбан взвара, но гридень остановил его движением руки. — Камень-то на городовую стену где ломали? Рядом. Вот и полочане теперь тем камнем попользовались.

Воевода утёр рукой усы, довольно хмыкнул.

— Спаси бог, мужики, за взвар, пора мне, — и нырнул в проём в настиле заборола.

Он уже не слышал, как, проводив его долгими взглядами, кривские городовые кмети сгрудились ближе друг к другу.

— Так чего, говоришь, они сказали-то? — жадно спросил пожилой ратник.

— Сказал полоцкий гридень (из наших слышь, из плесковичей!) Колюта — мол, наш господин, Всеслав Брячиславич, природный князь кривского племени и по роду своему и по приговору кривских общин. Потому, дескать, достоит ему в своих руках всю кривскую землю совокупить.

Кмети несколько мгновений помолчали, и пожилой с непонятным выражением протянул:

— Н-да-а…

В терему Буяна уже ждали — и не только жена да челядь. Ждал старшой дружины наместничей, заслуженный и уже полуседой кметь Серомаха — из киян.

— Случилось чего, Серомаше? — чуть насмешливо спросил Буян.

— А то как же, — подхватил шутку кметь, хотя глаза оставались холодными. — Конечно, случилось — Всеслав с ратью под городом.

— Да ты что? — усмехнулся гридень с деланным удивлением. — А я-то, глупый, мыслил, он к нам на посиделки пришёл, мёды попить, пирогов поесть…

Посмеялись невесело. Не до веселья было, хоть и любили оба добрую шутку. Веселиться было не с чего — полоцкий оборотень под городом. Стены в Плескове высоки и крепки, но главные стены крепости — не из камня и дерева, а из стойкости её защитников. А на них у Буяна большой надежды не было.

Дружина, известно, из его воли не выйдет, да ведь в ней всего три десятка воев — на такую-то твердь.

А вот городовая рать — дело иное. Тут, в Плескове, что ни день восстают толки, будто полоцкий князь, им, плесковичам, совсем и не враг. Они кривичи, и там, у Всеслава — кривичи. Да и сам Всеслав… К толкам этим были густо подмешаны слухи про то, что Всеслав Брячиславич — язычник, а в Плескове до сих пор христиан меньше четверти. Да и те — христиане только по имени… Как, впрочем, и в любом ином городе Руси.

Городовая рать Плескова на треть — дружины кривских бояр, на этих тоже надежда есть, хоть и не такова, как на свою дружину. Им как господа плесковская поворотит, так и будет, а средь той господы язычников тоже хватает, хоть и тайных.

— Так чего там? — нетерпеливо и устало спросил Буян, падая в кресло и вытягивая усталые ноги в остроносых тимовых сапогах. Теремной холоп спешно принёс господину холодный квас в жбане, ядрёно пахнуло ржаной коркой, тёртым орехом и смородиновым листом.

— Ведуна схватили на торгу, — сумрачно ответил Серомаха, глядя, как господин собственноручно наливает вкусный коричневый напиток в каповые чаши. — За Всеслава орал, да кощуны языческие сказывал.

— Много народу слушало? — обеспокоился наместник. Поставил жбан на скатерть, глотнул из чаши, сладко прижмурился. Кивнул кметю на вторую — пей, мол.

— Десятка два мужиков посадских, — Серомаха пренебрежительно махнул рукой. — Разбежались.

— А ведун где сейчас? — с любопытством спросил Буян.

— В порубе сидит.

— Ладно, — задумчиво сказал гридень. — Пусть до утра обождут. Не до них нынче. Ты вот что… готовь молодцов — нынче впотемнях Всеславу свет-Брячиславичу доброй ночи шепнём.

— Это дело! — кметь весело топнул ногой и одним глотком осушил налитую Буяном чашу.

Светлая летняя ночь тихо обнимала Плесков, туманной пеленой стелилась над Великой, шелестела листьями в городских садах и лесах околоградья. Спали в своих избах и теремах градские — тревожным сном, в каждый миг готовые встретить сполох, увидеть входящих в город полоцких воев — христиане, бояре и купцы. Спали спокойным и даже равнодушным сном ремесленники городовых сотен — тут христианство прижилось ещё слабо, и им в худшем случае было всё равно, какой князь станет брать дань с их ремесла. В лучшем же — ждали Всеслава с надеждой. Спали чутким тревожным сном кмети и вои городовой рати на стенах. Спали полочане в стане Всеслава — спокойно спали, уверенные в силе своей рати и своего князя.

Не спали только дозорные — на городских стенах и в полоцком стане.

И не спала дружина Буяна Ядрейковича.

— А может, не стоит, господине? — нерешительно спросил Серомаха, глядя, как наместник затягивает поверх кольчуги боевой пояс толстой турьей кожи с набитыми поверх медными бляхами.

— Чего не стоит? — гридень аж остановился. — В бой-то идти?

— Ну да, — сказал старшой. Глянул на Буяна Ядрейковича и поправился. — Ну… тебе самому не стоит…