Бой длился долго.
Одни говорят — несколько дней.
Другие говорят — несколько лет.
И те и другие правы.
Ибо что для богов один год, весомый для человека с его коротким веком, как не один день?
А третьи говорят — бой длится до сих пор. И молнии — это отблески секиры Перуновой.
И они тоже правы. Ибо что есть наша жизнь, как не вечный бой светлых богов с Тьмой? Бой в душе человека.
Но в честь и в ознаменование победы Перуна над Змеем принято у народов словенского языка праздновать Перунов день — через четыре седмицы после Купалы.
Любо в Перунов день потешить силу молодецкую потешным боем, позвенеть мечами да секирами, пособить светлому богу в его войне со Змеем.
Всеслав нырнул головой в звенящую прохладу кольчуги, затянул тяжёлый боевой пояс с мечом. Радко надел ему на голову шелом, помог затянуть подбородный ремень и надеть на руку щит.
— Ну! — весело крикнул князь. — Кто осмелится?
Смельчак нашёлся мгновенно — тот же Радко. Он уже обнажил меч и наступал, прикрывая щитом лицо, только глаза глядели из-за верхнего обода щита.
Сшиблись — зазвенела сталь, с глухим стуком ударились щиты, бойцы закружились в стремительном хороводе.
Когда противники равны по силе, бой превращается в череду долгих кружений опричь друг друга и стремительных сшибок.
Кмети застыли зачарованно — не всякий из них решился бы помериться силами с самим князем, тем более, в Перунов день. На князе лежит воля богов, а уж Всеслав Брячиславич, Велесом-то отмеченный… и впрямь в такой день должен победить всякого.
Так и вышло — не равен оказался Радко по силе Всеславу.
После третьей сшибки с треском лопнул обод Радкова щита, и Всеслав опустил меч — по правилам таких боёв, гридень проиграл.
— Кто ещё? — бросил князь весело. Он ничуть не запыхался, и усталости не было никакой.
Оружие звенело по всему стану, бойцы рубились, изо всех сил стараясь не зацепить друг друга — тоже велико искусство, не меньшее, чем ранить иль убить. Тут же бросали оружие и обнимались, пили сбитень и квас — хмельное выдавать Всеслав строжайше запретил. Сделают плесковичи вылазку, враз всё невеликое войско Всеславле передушат, как утят. На возражения некоторых гридней, что плесковичи, мол, тоже празднуют, возразил:
— Празднуют, да не то! — оглядел хмуро непонимающие лица гридней и пояснил. — Ильин день они празднуют сегодня, а не Перунов. И празднуют иначе! Может, и хмельное пьют. А только им на нас напасть самое милое дело, а нам на них — труднее во сто крат.
И притихли гридни.
Вторым тоже вызвался гридень — Чурила, друг Радка. Видно, забедно стало, что князь его друга одолел, хоть даже и не в настоящем бою.
Чурила был обоеруким бойцом, щита не носил. Скрестил перед лицом оба меча, резко развёл их в стороны и ринул навстречь князю.
Сшиблись, и с первого же удара червлёная кожа на княжьем щите лопнула по всей длине, треснули доски. Всеслав с досадой отбросил щит и сунул меч в ножны.
Незадача!
Ох, не надо бы, — подумалось тут же Чуриле. Что же это, князь сам, своей волей, после первого же поражения отступает. Нехорошо… Гридень, если бы была на то его воля, сейчас поворотил бы время вспять, чтобы победил князь. А как поворотишь? Да и нельзя в Перунов день поддаваться…
— Княже! — взмолился гридень. — Не считается…
Всеслав только махнул в ответ рукой:
— Покинь, не сепети! — велел он, стягивая с головы клёпаный, со стрелкой на переносье и чешуйчатой бармицей, шелом. — Не мальчики, чать…
Возразить было нечего — не мальчики, и правда, каждый сам знает, когда верно, а когда нет.
Чурила помрачнел и отворотился, а князь принял из рук Радка братину с квасом, крупно глотнул ядрёный напиток с мёдом, орехами и тёртым хреном. Передал братину дальше, засмеялся, глядя на хмурого Чурилу, хлопнул гридня по плечу:
— Не журись, друже! И на старуху бывает проруха.
Гридни засмеялись тоже, и никто не упомянул о нехорошей примете. Хуже не может быть, чтоб в походе, да на Перунов день, да в обрядовом бою, князь потерпел поражение. Поражение, сулящее неудачу всему походу.
Вечером над станом полоцкой рати стояла тишина, изредка прерываемая негромкими голосами и конским ржанием. В Перунов день не возбранялось хмельное. Даже поощрялось. Но не в походе, не на брани. Всеслав Брячиславич к хмельному был строг и даже за свои немногие войны приучил полки к тому же.
В княжьем шатре мирно потрескивали свечи, огоньки отражались в начищенной медной посуде и оружейной стали. Через отворённый проём снаружи тягуче вползал тёплый летний воздух, неся запах дыма от костров, подгорелого мяса и горячего хлеба. Тонко и многоголосо звенели комары.
Огоньки свечей качнулись от движения воздуха — сдвинув и без того откинутую полу, кто-то вошёл в шатёр. Князь поднял голову от книги, оторвал взгляд от затейливо выписанных на харатье букв.
— Владыка Славимир? — удивился он. — Откуда?..
Осёкся. И так ясно — откуда.
— Переживаешь, княже? — волхв неуловимым движением оказался рядом, пахнуло воском, дикими травами, ещё чем-то странно знакомым.
— С чего бы? — насмешливо хмыкнул Всеслав Брячиславич, пряча беспокойство под скуратой беззаботности.
— Ну как с чего? — волхв мягко сел в походное кресло, быстро придвинутое князем. — Ты же проиграл… в самом начале похода, да ещё в священном бою в Перунов день…
