Жребий брошен - [58]

Меттий, сидевший все время молча на постели Валерия, внезапно подбежал к окну.

– Что это?! – вскричал он. – Зарево, шум, трубы играют, стук оружия… Чу!.. Друзья мои, не ворвались ли гельветы в Женеву?!

– Пусти! – сказал Фабий, бесцеремонно отталкивая десятника, и высунулся в окно.

Вдали где-то происходила суматоха, похожая на битву. По улице мимо квартиры Валерия бежал народ.

– Бегу в мою сотню воинов собирать, – закричал Фабий, – это гельветы… гельветы!..

Он бросился опрометью вон из комнаты, но на самом пороге налетел в потемках на своего Церинта. Они столкнулись. Сбитый с ног Разиня растянулся у двери.

– Кто тут?.. Что такое?.. Тьфу! Провались, Церинт! Я себе об косяк лоб разбил по твоей неловкости. С какими вестями?

– Ох, господин! А я по твоей ловкости затылком об пол грянулся.

– Ну, поднимайся! Некогда болтать… Что за тревога?

Фабий разом поднял Разиню и встряхнул, как яблоню.

– Ложился я спать, – начал Церинт по своему обыкновению рассказывать о деле с событий, к нему не относящихся.

– Знаю это, – перебил Фабий, – знаю, что тебе и Валерию постоянно спать хочется, чтоб грезить о недоступных возлюбленных. Говори, что за шум в Женеве… гельветы ворвались?

– Нет, не гельветы… наши приехали.

– Наши!.. Цезарь?

– Ложился я спать, а сам думаю…

– Нет мне дела до твоих дум. Говори, кто приехал!

– Кто… а все.

– И Цезарь?

– Я не видел. Лег я и задумался о том, какая тебе охота, господин, ухаживать за Адэллой, когда Беланда красивее…

– Ну!

Фабий знал, что от Разини прямо ничего не узнаешь, сколько ни перебивай его, он непременно расскажет целое предисловие, прежде чем сообщит в двух словах весть, ради которой явился.

– У Беланды, думаю, и пиво-то лучше, и комната чище… Вдруг шумят… по комнате кто-то крадется в потемках… меня кличут. Вглядываюсь… Адэлла. «Зачем тебя принесло?» – спрашиваю. А она: «Где твой господин?» Я сказал, что ты хотел у нее играть с Антонием на Цезарево счастье.

Адэлла рассердилась. «Твоего господина, – говорит, – надо всякий раз искать с собаками по всему городу».

– Нечего, – говорю, – его собаками травить… Не у тебя он, так у Валерия Процилла.

– Ступай, – говорит, – сам за ним, а я измучилась от беготни. Скажи, что Цезарь приехал и требует к себе всех. Стал Цезарь за городом на отдых; с ним огромное войско; он прислал сюда гонца. Только гороху поедят Цезаревы солдаты и сейчас в поход за Рону… И сюда-то, вишь, зашли только затем, чтобы наших прихватить.

– Цезарь здесь… сейчас за Рону… да ты не бредишь… не врешь, Церинт?

– Вру, если соврала Адэлла.

– Сейчас в поход!

– За Рону, вишь, к дикарям, на погубление… Что ж это такое, господин!.. Разве так можно гонять солдат? Ничего не сказавши…

– Может быть, Церинту угодно, чтоб император посоветовался с ним, желает ли он к дикарям, – заметил Валерий, уже связавши в узлы кое-что из своих вещей.

Фабий расхохотался и, ударив по плечу Разиню, вскричал:

– Молодец! Если бы Цезарь с тобой советовался, то, верно, все спал бы, как ты, или жевал пряники, как твоя сестра. Живо, Церинт! Поедем добывать Гиацинте пряники у дикарей! Да здравствует император Цезарь и его Фортуна!

Глава VII Первые шаги по стране неведомой. – Разиня резонирует

Цезарь побывал в Северной Италии, собрал там пять легионов и вернулся назад. Захватив воинов, бывших в Женеве, он, едва отдохнув, повел их за Рону в землю сегузианов. Сегузианы были первыми дикарями, с которыми пришлось встретиться Цезарю; они приняли римлян мирно. Гельветы между тем уже успели напасть на эдуев и изменнически опустошить их земли, уводя людей в рабство и расхищая имущество.

От эдуев прибыли послы умолять Цезаря о защите. Цезарь стал лагерем на реке Араре (Саоне), впадающей в Рону. Ночью лазутчики донесли, что три четверти войска гельветов уже перебрались через реку. Цезарь пошел в обход и напал врасплох на оставшихся по ту сторону. Дикари разбежались и попрятались в лесу.

Эти гельветы принадлежали к племени тигуров, которые убили консула Кассия и провели с позором под ярмом его войско. Роковым образом победители римлян на этот раз первыми получили от них мзду.

После сражения Цезарь приказал навести мост через Арар и погнался за тигурами. Дикари прислали послов.

Для Цезаря, наконец, появилась возможность явиться в мире тем, кем он был на самом деле – властителем, наследником идей Катилины.

Знаменитый заговорщик испортил успех своего дела, главным образом, двумя непоправимыми ошибками. Первая из них состояла в том, что он слишком громко давал народу невыполнимые обещания, а вторая – что он предпочел сражаться со своими противниками на римской почве, не упрочив своего влияния на приверженцев предварительными успехами вдали от отечества.

По тактике Цезаря видно, что он понял это как нельзя лучше и, пока был в Риме, старался, чтобы никто не угадал его истинное лицо под маской волокиты. Никто и не опасался, что легкомысленный мот способен затеять нечто серьезное…

Достойна упоминания еще одна черта в действиях Цезаря, доказывающая, насколько его тактика была противоположна тактике Катилины.

С момента своего вступления на политическое поприще Катилина проявил себя сторонником террора, палачом Суллы, другом контрабандистов, а в заговоре у него самыми энергичными личностями были женщины; они его возвеличивали (Орестилла и Семпрония), они же его и погубили (Фульвия, фаворитка Курия).