Жребий брошен - [131]

Я смерти не боюсь, принцепс. Не призрачное существование ждет галла за гробом на Стиксе, где даже сын богини, Ахиллес, царствует над мертвыми мертвый; галла ждет за порогом смерти новое возрождение к земной жизни.

Римляне – рабы. Они – рабы своего сената, патрициев, Цезаря, Помпея. Рабы самой черни – крикливой, неугомонной. Рабы своих рабов! Рабы они на земле, рабы они и после смерти в царстве своего Плутона. Галлы – не рабы и рабами не будут! Пройдут века… мы снова возродимся… и мы отомстим сторицей за позор надменному, безжалостному Риму.

Сними с мены оковы, принцепс, и дай мне плащ в могилу, чтобы я не лежал в грязи. Я не хочу умирать, как раб или трус. Каким бы мятежником я ни казался тебе, римлянину, я все-таки сын, внук и потомок правителей, и сам я дважды вергобрет… дважды глава кадурков.

По знаку Валерия аллоброги сняли цепи с осужденного.

Луктерий гордо выпрямился, окинул своих врагов презрительным взглядом, твердо, бестрепетно прошел между ними к готовой могиле, без посторонней помощи спустился в нее и лег.

Исполняя последнее желание мужественного вергобрета, сотник Таналлоброг накрыл его своим плащом, чтобы талая грязная земля не сыпалась ему прямо на лицо, и первым взялся за лопату. Аллоброги торопливо зарыли могилу и ушли за своим принцепсом.

К утру поднялся вихрь; яростная мокрая мартовская метель быстро замела все следы в лесу так тщательно, что даже исполнители едва ли могли бы теперь найти место казни заживо погребенного ими вождя.

Луктерий-кадурк таинственно исчез из плена, исчез из Галлии, исчез и из записок Цезаря бесследно, поэтому и молва о конце его политического поприща ходила различная. Говорили, будто он сослан; говорили также, что он бежал.

Этому последнему верили даже зарывшие его аллоброги: могучий силач был зарыт в мягкой земле, перемешанной с талым снегом, зарыт неглубоко, освобожденный от цепей, покрытый широким плащом, дававшим ему возможность некоторое время дышать, защищаясь от наваливаемой сверху земли.

Сообразив все это при возникших слухах о бегстве знаменитого пленника, Валерий рассердился на себя за свою снисходительность и торопливость; бранил он и Тана-сотника, набросившего плащ на лицо казненного. Честному принцепсу захотелось окончательно удостовериться в результате порученного ему дела, но все попытки сделать это оказались напрасными.

Прошло уже два месяца после погребения кадуркского вергобрета. Распустившаяся зелень совсем изменила картину местности. Аллоброги знали, что Луктерий схоронен возле одного из оврагов в лесу – там, где зарывали покойников из пленных, рабов и простых солдат, а также сваливали битую посуду, падаль, кости и другой мусор, вывозившийся из лагеря, но возле какого именного оврага – они, исполняя казнь торопливо и таинственно, ночью, не обратили внимания и не запомнили.

Валерий в течение лета тайно водил этот отряд несколько раз в лес и приказывал рыть там и сям землю, но никакого следа Луктерия не оказалось.

Аллоброги вырыли несколько совсем разложившихся человеческих трупов, но находился ли между этими телами труп вергобрета кадурков, нельзя было решить, потому что все галлы, правители и рабы, носили одинакового покроя платье из шкур зверей, собственноручно убитых.

На Луктерии в дни его плена не было ничего, могущего отличить его от других, потому что все свои украшения он прожил в дни бедствий или растерял в скитаниях по лесам. Последнее, что у него осталось, – меч и пояс с золотой пряжкой – было отнято Эпазнактом.

Точно так же и сотник не мог узнать своего плаща, не отличавшегося ничем от других галльских плащей, которые были найдены при трупах. Что он его набросил на Луктерия сверху, тогда как покойники были обернуты, также ничего не доказывало, потому что Луктерий, мучаясь живым в могиле, мог конвульсивно закутаться в него. Невозможно было и догадаться о том, кто из вырытых мертвецов схоронен весной, а кто с осени, потому что целую зиму при морозах тела не гниют.

Валерий не нашел тела вергобрета кадурков либо потому, что случайно не разрыл его могилы, или же потому, что Луктерий обманул, перехитрил его.

Не достигнув успеха, принцепс бросил свои поиски без всякого результата, не пришедши ни к какому заключению, а сотник Тан к двум первым предположениям добавил еще и третье – неглубоко зарытого вождя могли откопать волки и унести его тело со всей его одеждой и плащом в свои берлоги далеко от могилы – казус нередкий на солдатских и невольничьих кладбищах. Оставленное волками платье могли растащить бродяги-мародеры.

Как всегда случается при таких сомнительных обстоятельствах, заживо схороненный кадурк долго мерещился кое-кому из знавших тайну его казни. Видали его в лесу живого, убегавшего в чащу кустов; видали его и мертвого, стоящего, как призрак, в грозной позе подле оврага над своей могилой, которая у каждого рассказчика оказывалась в разных местах; видали его купцы даже у германцев за Рейном и уверяли, будто он переменил себя имя, чтобы не быть выданным по требованию римлян, что могло произойти от случайного сходства физиономий.

Всем этим сплетням верили и не верили, но долго опасались, что Луктерий снова появится во главе галльских мятежников, потому что было возможно вылезти из неглубокой, торопливо зарытой и тотчас покинутой стражей могилы, если он догадался и сумел ловко отстранить от своего лица землю, пропуская воздух под плащ, продержать этот свод на своих могучих руках и ногах до тех пор, пока ушли аллоброги, а затем вылезти из могилы и убежать.