Жозеф Бальзамо. Том 2 - [232]

Жильбер чувствовал, что стальные пальцы врага смыкаются у него на горле; он выпрямился, напрягся и с львиной силой одним движением плеч отбросил от себя Филиппа, а затем скрестил руки на груди.

— Вы видите, — сказал он, — что я мог бы защищаться, если бы хотел: но зачем? Вы уже схватились за ружье. Пожалуй, я предпочитаю получить пулю, чем быть разорванным на куски или погибнуть от унизительных побоев.

В самом деле, Филипп взял было в руки ружье, но, услышав эти слова, выпустил его.

— Нет, — прошептал он.

Потом громко обратился к Жильберу:

— Куда ты едешь? Как ты сюда попал?

— Я пассажир «Адониса».

— Значит, ты прятался? Ты меня видел?

— Я даже не знал, что вы на борту.

— Лжешь!

— Нет, не лгу.

— Тогда почему я тебя не видел?

— Потому что я выходил из каюты только по ночам.

— Вот видишь, значит, ты прячешься!

— Да, конечно.

— От меня?

— Да нет же, я еду в Америку с поручением, и мне велено скрываться. Поэтому капитан поместил меня отдельно.

— А я утверждаю, что ты прячешься от меня. Ты желаешь скрыть ребенка, которого похитил.

— Ребенка! — воскликнул Жильбер.

— Да, ты похитил и увез с собой ребенка, надеясь когда-нибудь воспользоваться им как оружием и извлечь из этого выгоду для себя, негодяй!

Жильбер покачал головой.

— Я забрал ребенка, — сказал он, — чтобы никто не учил его презирать отца и отрекаться от него.

Филипп перевел дух.

— Если это правда, — вымолвил он, — если я могу тебе верить, значит, ты все же не так подл, как я думал. Но ты вор, почему бы тебе не быть и лгуном?

— Вор! Это я — вор?

— Ты украл ребенка!

— Это мой сын! Мой! Взять свое, сударь, не значит украсть.

— Слушай, — возразил Филипп, дрожа от ярости, — только что я был готов тебя убить. Я поклялся, что убью тебя, у меня было на это право.

Жильбер не отвечал.

— Теперь Господь просветил меня. Господь поставил тебя на моем пути словно для того, чтобы сказать мне: мщение бесполезно; мстит только тот, от кого отвернулся Бог… Я не убью тебя, я лишь разрушу нагромождение зла, которое ты возвел. В этом ребенке заключен источник твоего будущего; ты сей же час вернешь мне ребенка.

— Но он не со мной, — отвечал Жильбер. — Нельзя же брать с собой в плавание двухнедельного младенца.

— Тебе следовало найти для него кормилицу; почему ты не взял с собой кормилицу?

— Говорю вам, я не мог взять на корабль ребенка.

— Значит, ты оставил его во Франции? Где?

Жильбер молчал.

— Отвечай! Куда ты отдал его на воспитание? На какие средства?

Жильбер молчал.

— Вот как, негодяй? Ты бросаешь мне вызов, — выдавил Филипп. — Значит, ты не боишься разбудить во мне гнев… Скажешь ты мне, где сын моей сестры? Вернешь мне младенца?

— Это мой ребенок, и он принадлежит мне, — прошептал Жильбер.

— Злодей! Ты сам торопишь свою смерть!

— Я не хочу отдавать вам ребенка.

— Жильбер, послушай, вот я говорю с тобой кротко и ласково; Жильбер, я попытаюсь забыть прошлое, попытаюсь простить тебя; ты видишь, я готов быть великодушным. Я прощаю тебя! Прощаю весь стыд, все горе, которое ты обрушил на наш дом, — это огромная жертва. Верни мне ребенка. Ты желаешь еще большего? Ну, хочешь, я попытаюсь победить столь справедливое отвращение Андреа, хочешь я попрошу ее за тебя?.. Хорошо, я ее уговорю! Но верни мне ребенка. Еще одно слово. Андреа любит, страстно любит своего сына… твоего сына; твое раскаяние тронет ее, клянусь тебе; я сам все улажу, только верни мне ребенка. Жильбер, верни ребенка.

Скрестив на груди руки, Жильбер устремил на Филиппа взгляд, полный зловещего огня.

— Вы не поверили мне, — сказал он, — и я вам не верю; я не сомневаюсь в вашей порядочности, но я измерил бездну сословных предрассудков. Возврат к прошлому невозможен, прощение невозможно. Мы враги не на жизнь, а на смерть. Вы сильнее — так будьте же победителем. Я не прошу у вас вашего оружия, не просите и вы моего.

— Значит, ты признаешь, что это оружие?

— Да — против презрения, против неблагодарности, против оскорблений.

— В последний раз, — с пеной на губах спросил Филипп, — ты согласен?

— Нет.

— Берегись!

— Нет.

— Я не хочу тебя убивать; я хочу дать тебе шанс убить брата Андреа. Еще одно преступление! Ну как, соблазнительно, не правда ли? Бери пистолет; у меня другой; сочтем до трех и выстрелим.

И он бросил один из своих пистолетов к ногам Жильбера.

Юноша не шевельнулся.

— Вот на дуэль-то я и не согласен, — сказал он.

— Ты предпочитаешь, чтобы я тебя убил! — закричал Филипп, теряя голову от ярости и отчаяния.

— Предпочитаю, чтобы вы меня убили.

— Подумай… Я едва владею собой.

— Я подумал.

— Я в своем праве: Бог отпустит мне этот грех.

— Знаю. Убейте меня.

— В последний раз, будешь стреляться со мной?

— Нет.

— Отказываешься защищаться?

— Отказываюсь.

— Что ж! Подыхай, изверг рода человеческого, подыхай, святотатец, разбойник, собака!

И Филипп почти в упор выстрелил в Жильбера из пистолета. Юноша выбросил перед собой руку, качнулся сперва назад, потом вперед и, не вскрикнув, упал ничком. Филипп почувствовал, как песок у него под ногами пропитывается теплой кровью; рассудок у него помутился; он бросился прочь из пещеры.

Перед ним был берег; лодка ждала его; капитан назначил отплытие на восемь часов: а теперь было уже несколько минут девятого.