Жорж Санд - [26]

Сент-Бев еще в 35-м году указал Жорж Санд на Леру. Она позвала Леру к себе, и он живо откликнулся на зов знаменитой писательницы. Жорж Санд сразу очаровалась им. Он облек в систему мысли, которые давно бродили у нее в голове. Проповедь его была проста и доступна; жизненные советы совершенно конкретны. В его учении революционность соединялась с религиозностью и мистицизмом и следовательно полноценно отвечала всем душевным требованиям Жорж Санд. Его доктрина требовала отречения от счастья и личного усовершенствования. Жорж Санд давно уже тяготилась страстями и была в течение всей жизни занята вопросами добродетели и самооправдания. В жизненном обиходе предписывалась благотворительность — Жорж Санд всегда стремилась быть утешительницей и сестрой милосердия. Мистицизм и религиозные надежды придавали доктрине тот оттенок поэтического благодушия, без которого она не могла принять ни одной философской теории.

«Я убеждена, — писала Жорж Санд, — что когда-нибудь Леру будут читать, как читают «Общественный договор». В период моего скептицизма, когда я, потеряв голову от горя и сомнений, писала «Лелию», я поклонялась доброте, простоте, учености и глубине Леру, но я не была убеждена. Я смотрела на него, как на человека, который введен в обман собственной добродетелью. Я пришла в этом отношении к совершенно обратному мнению, так как, если во мне есть хоть капля добродетели, я ею обязана ему».

Дружеский союз был заключен и дал Жорж Санд тот душевный мир, которого она тщетно искала до сих пор у своих возлюбленных или случайных друзей. Роль благодетельницы великого человека напрашивалась сама собой. Жорж Санд приняла ее радостно. Леру с простодушием неделового человека и философа принимал ее материальную помощь и заботы. Он дал ей большое счастье; он раскрыл ее собственную сущность. Жорж Санд не хотела видеть мелочных недостатков своего друга. То, что он сумел ей дать, ей ничто не могло заменить. Леру был для нее воплощением покоя и самоуважения. Приняв его, она внутренне приняла душевную зрелость, отказ от исканий.

В 38-м году, в момент окончательно совершившегося перелома, Жорж Санд приняла в Ногане дорогого ей гостя. Этот гость — Онорэ Бальзак был одним из самых остро-наблюдательных ее современников. Они провели вместе несколько дней. Этого было достаточно для того, чтобы Бальзак мог дать блестящую характеристику «своего друга».

«Я прибыл в Ноган, — писал он Ганской, — в субботу, на 4-й неделе поста и нашел своего друга Жорж Санд в халате, курящей послеобеденную сигару у камина, в громадной, пустой комнате. На ней были хорошенькие желтые туфли, украшенные бахромой, кокетливые чулки и красные панталоны. Это все с точки зрения нравственности. С физической же точки зрения она отрастила себе двойной подбородок, как каноник. У нее нет ни одного седого волоса, несмотря на ее ужасающие несчастья; ее смуглый цвет лица не изменился, ее прекрасные глаза так же блестящи; она имеет все такой же глупый вид, когда она думает, ибо, как я ей и сказал, понаблюдав ее, — вся ее физиономия заключается в глазах. Она около года уже живет в Ногане, очень печально и страшно много работая. В глубоком уединении она осуждает одинаково и брак, и любовь, потому что испытала в них разочарование. Мужчина, который был бы по ней, редок — вот и все. Он тем более будет редким, что она не любезна, а следовательно ее лишь с трудом можно полюбить. Она мальчишка, она художник, она выдающийся человек, она великодушна, преданна, целомудренна; у нее крупные мужские черты — ergo она не женщина. Рядом с нею, беседуя с ней в течение трех дней, я ничуть не испытывал приступов той поверхностной влюбленности, которую во Франции и в Польше принято проявлять относительно каждой женщины.

Она точно двадцативосьмилетний мужчина, так как она целомудренна, щепетильна и художница лишь по внешности. Словом, это мужчина, и тем более мужчина, что она хочет быть им, что она вышла из роли женщины и перестала быть женщиной. Женщина привлекает, а она отталкивает, а так как я вполне мужчина, то вероятно, что она и на всех, похожих на меня, производит такое же впечатление: она всегда будет несчастна».

Глава восьмая Майорка

Жорж Санд всю жизнь утверждала, что любит одиночество и узкосемейный круг. Вероятно, она была искренна. Великосветские салоны быстро ее утомляли. Тем не менее ее живая любознательность в соединении с ее растущей славой поневоле заставляли ее расширять круг знакомств. Она всюду была если не желанным гостем, то во всяком случае оригинальной личностью, на которую можно было созывать публику, как на заморское блюдо. Она выработала в себе известные манеры, прямоту и резкость речи, мужественность и даже нелюбезность, которые создавали особый неповторимый стиль. Этот стиль вызывал у некоторых робость и благоговение, у других насмешку, но это был стиль, которым носительница его была довольна и который она навязывала с самоуверенностью знаменитости. Желание нравиться и боязнь осуждения можно было отбросить вместе со всеми прочими атрибутами молодости.

Представители литературы во Франции были приняты на равной ноге в салонах аристократии и крупной буржуазии. Писателей искали и ласкали наравне с знаменитыми певицами, как Малибран, и художниками, как Делакруа. Многие носители аристократических фамилий выступали на поэтическом и театральном поприще. Рост буржуазии, падение аристократии создали смешанное высшее общество, которое можно было назвать парижским светом. Жорж Санд часто посещала его салоны.