Жорж Санд - [9]

В 1808 году полковник Дюпен жил в Мадриде, он был адъютантом Мюрата. Он примирился в душе с Наполеоном; он по-прежнему ставил ему в упрек его любовь к льстецам — черту, недостойную великого человека; но, несмотря на все, он любил его, «Я его совершенно не боюсь, — говорил полковник Дюпен, — поэтому я чувствую, что он лучше того, кем он хочет казаться». До безумия ревнивая, Софи-Виктория боялась кокетства испанских красавиц и на восьмом месяце беременности поехала к мужу, взяв с собой маленькую Аврору. Дорога шла через враждебную страну и была очень трудной. У Авроры остался от всего этого путешествия в памяти только дворец Годои в Мадриде и крошечная адъютантская форма, в которую ее нарядили, к большому удовольствию Мюрата.

Морис Дюпен — своей матери, Мадрид, 12 июня 1808 года: Сегодня утром Софи разрешилась от бремени толстым мальчишкой… Аврора чувствует себя хорошо. Я куплю коляску, засуну всех в нее, и мы направимся в Ноан… Моя дорогая матушка, эта мысль переполняет меня радостью!..

Он ожидал какого-то небывалого счастья от этой первой встречи всех своих любимых и близких в родном доме. Но путь в Ноан был тяжел. Коляска ехала по полям сражений, с неубранными еще трупами; дети страдали от лихорадки и голода; они набрались в грязных харчевнях вшей, заболели чесоткой. У Авроры был жар, она лежала в коляске безжизненным комочком и пришла в сознание только во дворе Ноана. Ее встретила бабушка, которую она почти не знала; она с удивлением разглядывала ее бело-розовое лицо, завитой белый парик и маленький кружевной чепчик с кокардой. Госпожа Дюпен де Франкёй, властная и сердечная, послала свою сноху отдыхать после дороги, а девочку отнесла к себе в спальню и положила на свою кровать. Бабушкина кровать была похожа на похоронные дроги, у нее были такие же султаны из перьев по четырем углам и кружевные подушки. Аврора, никогда в жизни не видавшая такой красоты, решила, что попала в рай.

Бабушка отскребла детей дочиста и выловила всех вшей; Дешартр, в панталонах до колен и в белых чулках, произвел детям докторский осмотр. Аврора быстро поправилась, а новорожденный умер. Несколько дней спустя Морис, вывезший из Испании великолепную горячую лошадь Леонардо, разбился насмерть при выезде из Ла Шатра, наскочив ночью на груду камней. Сколько горя! И вот неожиданный случай свел вместе двух женщин с совершенно разными характерами, с разными привычками: «одна из них (бабушка) — светлая блондинка, серьезная, спокойная, сдержанная, благовоспитанная, покровительственно добрая; другая (мать) — брюнетка, бледная, пылкая, неловкая и застенчивая с людьми высшего света, но всегда готовая вспылить, ревнивая, страстная, сердитая и робкая, злая и добрая в одно и то же время…»

Бабушка внимательно присматривалась к матери — она спрашивала себя, за что ее сын мог так любить эту женщину. Но вскоре она его поняла. Это была артистическая натура: Софи-Виктория могла написать прелестное письмо, не зная орфографии, спеть арию, не зная сольфеджио, нарисовать что-нибудь, не имея представления о принципах рисования; у нее были руки феи, создававшие восхитительные шляпки, платья, руки, исправлявшие расстроенный клавесин. «Она бралась за все и все делала хорошо… Но у нее было отвращение к ненужным вещам; она тихо говорила: это игрушки старой графини…» В своей критике она бывала блистательна, говорила на развязном жаргоне парижского уличного мальчишки, и можно представить себе, какое удовольствие получала Аврора, слушая эти «едкие и живописные выражения».

На расстоянии между матерью и бабушкой не было любви; но, очутившись вместе, они не могли не понравиться друг другу, так как обе были женщинами с громадным обаянием. При ссорах Аврора становилась на сторону матери, хотя та и бранила ее и поколачивала. От бабушки она не снесла бы и сотой доли такой суровости. Она видела, что живущие по соседству «старые графини» относятся презрительно к ее матери, и ей захотелось мужественно защитить ее. Видя, в какое горе повергла ее мать смерть мужа, она старалась утешить ее своей преданной любовью. Вскоре Аврора научилась читать и погрузилась в мир сказок Перро и госпожи д’Оной. Товарищем ее игр был Ипполит Шатирон, ее сводный брат, ребенок из «маленького домика», толстый, угрюмый мальчуган; подчас он забавлял ее, уверяя, что был в прежней жизни собакой, и потому груб и сейчас; были еще друзья в деревне: Урсула, Пьерро, Розетта, Сильвен. Вместе с ними она носилась по чудесному парку и проникалась той страстной любовью к земле, какой она осталась верна в продолжение всей своей жизни.

«Я и тогда уже пылко любила, — говорит она, — я всегда любила поэзию сельской жизни». Она любила громадных, медленно бредущих быков с низко опущенным лбом; телеги с сеном, деревенские сборища, крестьянские свадьбы, посиделки, на которых мяльщик конопли рассказывал старинные легенды. Она вмешивалась во все работы в имении: ухаживала за ягнятами, кормила кур. Мать поощряла ее в этом, играла с ней в ее маленьком садике, сооружала для нее гроты из ракушек, водопады. Бабушка страдала, видя, что у ее внучки появляются манеры «деревенской девчонки». Она привязалась к этой девочке, предвидя ее незаурядный ум. Невольно она называла ее Морис и говорила о ней «мой сын». Получилось так, что и мать и бабушка, каждая по-своему, заставляли ее сожалеть, что она не мальчик: для своей матери она хотела быть защитником, а госпожа Дюпен хотела как бы воскресить в ней своего сына.