Жорж Дунаев - [6]

- Что?!

- Вылезай из машины и дуй домой.

- Ни за что! – водила строит гримасу и вцепляется в руль.

- ВЫЛЕЗАЙ ИЗ МАШИНЫ, МУДАК! – я хватаю его за голову и со всего размаху бью лбом в рулевое колесо. А потом еще раз. И еще. И еще. И еще. Водила отключается, я обхожу машину и вытаскиваю его из двери, волоку по пыльному асфальту и прислоняю к стене «Джангллэнда». В этот же момент на соседней улице начинают гавкать пулеметы Федерации, им отвечают рычащие болтеры Псов. Военный журналист – это такое удивительное существо, которое, услышав выстрелы, бежит не от них, а к ним. И я - первоклассный военный журналист.

Включив камеру, я пробегаю мимо пары домов и заворачиваю за угол, где разместился с десяток солдат, поливающих пулями другой конец улицы. В темно-серых бронескафандрах с алыми гербами Разорской Федерации и огромными шестиствольными пулеметами, пристегнутыми прямо к механическим рукам, они производят известное впечатление. Дав несколько очередей, солдаты прекращают стрелять и замирают, видимо, неуверенные в том, остался ли кто-то живой. Устанавливается гробовая тишина, нарушаемая лишь шорохом отбитых камешков, скатывающихся с ветхих стен ветхих домов. Кто-то из федералов успевает даже усмехнуться, как тишина рвется громовым «ЗИГ ХАЙЛЬ!» и ревом боевых пил. Выжившие Полярные Псы бросаются в берсеркерскую атаку, размахивая плазменными топорами, пилами и мечами. В залитых кровью механических доспехах, покрытых тонкими свастичными узорами, с искаженными дикой яростью лицами, они несутся прямо на федералов, лишь слегка прикрывая своего капитана, машущего огромным боевым стягом со священной Полярной Свастикой. Половину из них пулеметы скашивают еще на подходе, но оставшиеся со звериным безумием бросаются в ближний бой. Я вижу, как капитан Псов пробивает титановым древком стяга шлем бронескафандра. Я вижу, как один из федералов воет нечеловеческим голосом и его отпиленная рука отлетает к моим ногам. Я вижу, как другой федерал выпускает очередь прямо в лицо Пса, и безголовое тело стоит еще пару секунд, прежде чем упасть. Я вижу, как один из солдат убегает и Пес тут же прыгает ему на спину, втыкая в бронированную шею ревущую пилу. Я вижу капитана Псов, оставшегося одного, окруженного федералами, и все равно отчаянно размахивающего окровавленным древком. Я вижу, как его грудную клетку вспарывают сразу три очереди, забрызгивая выживших солдат. Я вижу, как три оставшихся в живых солдата, покрытые кровью и чужими внутренностями, обессилено падают прямо на месиво из плоти, в которое превратился уличный асфальт. Я вижу, как один из них поднимает стекло на шлеме, закуривает сигарету, замечает меня и улыбается, подняв вверх большой палец, измазанный чужой кровью.

Я улыбаюсь ему в ответ и нажимаю на коммуникаторе кнопку «отправить видеосюжет», надеясь, что Псы еще не успели сбить спутник связи. «Подождите, файл отправляется», полоса загрузки, десять, двадцать, тридцать секунд и… «Ваш файл отправлен!». Конечно, оставшиеся на базе журналисты снимут куда более драматичные кадры последнего штурма и, может быть, даже успеют их отправить до того, как Псы перережут им глотки, но по я-то собираюсь жить, жить и жить. Поэтому я приветливо машу рукой оставшимся солдатам (следующую атаку они не переживут) и бегом возвращаюсь к машине. Вещи уже погружены, Сэм и Анна расположились на заднем сидении и с покорностью хардкорных наркоманов ждут моего возвращения. Я запрыгиваю на водительское место, ввожу в навигатор координаты убежища Талы Малахи и, повинуясь призрачной голографической стрелке, еду прочь из города. На выезде я успеваю заметить, что давешний блок-пост разнесен в клочья, а в придорожной пыли валяются куски изрубленных тел в скафандрах Федерации.

Мы едем несколько часов по основной трассе, затем сворачиваем на грунтовую дорогу и мчимся, оставляя за собой длинный пылевой след. Грунтовка заканчивается тупиком на краю болота. Если верить навигатору, нам надо пройти вперед еще несколько километров. Мы нагружаемся вещами, выламываем себе палки и, пыхтя и утираясь, прыгаем с кочки на кочку, стараясь как можно меньше дышать болотными испарениями. Из окружающих болото джунглей орут потревоженные птицы, по кочкам ползают (хлоп!) хищного вида многоножки, на темно-зеленой водяной поверхности вскипают вязкие пузыри, хлопающиеся с отвратительными звуками. Мы идем и идем вперед, и джунгли смыкаются вокруг нас, и верхушки тропических деревьев образуют полог, чем дальше, тем меньше пропускающий свет. Наконец, становится совсем темно, я достаю из сумки фонарик и прикрепляю его себе на грудь. Луч света выхватывает склизкую кору деревьев, черные, безлистные ветки и… фигуру в белом балахоне. Я замираю от неожиданности и пристально вглядываюсь в балахонника: у него длинные черные волосы и белое лицо с синими впадинами глаз. В руках он держит странного деревянного идола, то поднимая, то опуская его.

Подняв и опустив идола несколько раз, балахонник наконец произносит:

- Кто ты?

Я улыбаюсь самой доброжелательной из всех моих улыбок:

- Привет, Тала, это я, Жорж Дунаев! Жорж и пара его друзей! – Тала прищуривается и смотрит прямо в мое лицо: