Жизнеописание Степана Александровича Лососинова - [19]

На грязном плацу продолжалось избиение чучела.

Внизу зазвонил колокольчик.

— А не вредно сейчас позавтракать, — заметил Грензен.

Соврищев войну представлял себе иначе.

* * *

С Грензеном и князем Соврищев тотчас же подружился.

Степан Александрович был охвачен каким-то непонятным раздражением, хмурился и старался не сосредоточивать своих мыслей на формах Нины Петровны, что плохо ему удавалось.

Весь день прошел в болтовне о московских знакомых, и под конец Степан Александрович стал серьезно сомневаться, что война на самом деле происходит.

Когда наступил вечер и все разошлись по своим комнатам, Соврищев сказал Степану Александровичу, кивая на Грензена и князя:

— Поедем с ними.

— Куда?

— К одной здешней жительнице.

Степан Александрович ничего не ответил, с раздражением разделся, лег и отвернулся от своих трех сожителей.

— Пойдемте, в самом деле, Лососинов, какого черта? — сказал князь, надевая куртку из солдатского сукна.

— Вы, вероятно, устали с дороги? — вежливо заметил Грензен и возвел очи к потолку. — Ах, я вас вполне понимаю. Мне стоит проехать в поезде один день, и я пропащий человек.

— Пойдем, балда! — прибавил Соврищев, обнаглевший за этот день до неузнаваемости.

— Я не за этим приехал на войну, — сказал Степан Александрович, — девочки есть и в Москве.

— Таких, как здесь, нет! — воскликнул князь.

— А вы знаете, он прав, — все так же вежливо произнес Грензен, — здешние девочки совершенно исключительны!.. Бог их знает, как они ухитряются сохранять духовную невинность, с ними можно даже разговаривать на отвлеченные темы… Нет, серьезно… Вот Юзя… она историю искусств Любке читала…

— Какой Любке? Которая ушами двигает?

— Ну, Любке… такой ученый…

— А!.. Любке…

— Пойдем, ты с ними о философии поговоришь…

— Птица, философ… Ха, ха!..

Совришев и князь расхохотались, а Грензен вежливо и укоризненно качал головой.

— Good night [11], - сказал он, после чего все трое весьма ловко вылезли в форточку и скрылись во мгле.

Лососинов задернул штору и не успел даже собраться с мыслями, как дверь отворилась и в комнату вошла Марья Николаевна.

Степан Александрович в ужасе кинулся под одеяло и, как нарочно, никак не мог укрыться. Одеяло как-то завернулось, и он, бормоча несвязные извинения, болтал голыми ногами.

— Пожалуйста, не нервничайте, — сказала Марья Николаевна. — я вам в бабушки гожусь.

И, поправив одеяло, она села на край постели.

— Я все слышала, — проговорила она тихо и торжественно, — вы благородный юноша.

Лососинов смущенно глядел в ее прекрасные черные глаза и не знал, что отвечать.

— Вы честно и порядочно поступили, не пойдя с ними, — продолжала она, — и я уверена, что вы хорошо можете повлиять на князя. Бедный князь погибает в сетях одной шлюхи… Родители шлют мне телеграмму за телеграммой, а что я могу поделать с этим сорванцом? Не могу же я его драть. Повлияйте на него… вы сделаете святое дело!

Степан Александрович почувствовал гордость и умилился от сознания своей добродетели.

— Я сделаю все, от меня зависящее, — прошептал он, — бедный молодой человек!

— Она, конечно, хочет женить его на себе. Этой потаскушке лестно стать княгиней, но положение родителей… И я очень сердита на Грензена… он-то не маленький. А что, ваш приятель тоже шалопай?

— Ах, Марья Николаевна, вы знаете современных молодых людей!

— Да, да… это несчастье… Он женат?

— Нет.

— Вот они все не женаты… а потом вдруг женятся на какой-нибудь passez-moi le mot [12] — проститутке…

— Разумеется…

— Я бы вас очень просила просто не пускать князя никуда по вечерам… Смотрите на него как на младенца… и в случае чего сообщите мне о всех его эскападах… Повторяю, вы сделаете святое дело…

Степан Александрович вдруг вдохновился. Он с чувством поцеловал протянутую ему руку и сказал взволнованно:

— Клянусь сделать все, от меня зависящее!..

— Итак — союзники… Вы знаете, ваша фраза просто умилила меня. «Я не за этим приехал на войну!» Правильно!

— Да… я приехал… с другой целью… (Степан Александрович даже вздрогнул от неожиданно осенившей его мысли.) Марья Николаевна, вы, кажется, хорошо знакомы с главнокомандующим?

— А что?..

— Мария Николаевна… у меня есть проект спасения России!..

— Говорите.

Путаясь и заикаясь, начал Степан Александрович излагать философию Бёркли и, постепенно загораясь, перешел к великому ее значению при настоящих условиях.

Прекрасные черные глаза, не мигая, смотрели на него, и никак нельзя было понять, проходят ли сквозь них пламенные мысли Степана Александровича или отражаются вместе с пламенем свечки.

Как бы там ни было, но Мария Николаевна вдруг встала, перекрестила Лососинова, поцеловала его в лоб и сказала:

— Господь да хранит вас! А письмо в Бердичев дам вам завтра.

И ушла из комнаты, грустно оглядев три пустые постели.

Оставшись один, Степан Александрович, по крайней мере, еще целый час восхищался своей добродетелью… Мысль, что теперь он наконец близок к осуществлению великой идеи, приводила его в восторг.

Наконец он задремал, и тут ему вдруг приснилась Нина Петровна в совершенно раздетом виде и так ему улыбнулась, что он проснулся, задыхаясь, с сильным сердцебиением.

Он знал, что Нина Петровна помещается одна в комнате второго этажа, знал он и то, что Нина Петровна еще в Москве неоднократно выказывала ему свое благоволение. И вот, плохо даже соображая, что делает, он накинул шинель, надел носки, чтоб не простудиться на каменном полу, и пошел ощупью по направлению к лестнице. Осторожно поднявшись, он секунду соображал и затем двинулся по темному коридору, держась за стену и стараясь угадать желанную дверь. Разгоряченному его воображению за каждой дверью слышалось горячее дыхание Нины Петровны, но возле одной он остановился решительно. Здесь пахло «ее» духами. Он тихо стал поворачивать дверную ручку, но в этот миг яркий свет прорезал мрак позади него.