Жизнеописание Льва - [14]
— Стой! Аут! — кричит Мишка. — Чур, нет игры!
Побоище останавливается. Задыхающегося Леву поднимают. Он молчит, постепенно приходя в себя. Сначала никто не собирается его осуждать. Но, увидев, что Лева не пострадал, мальчик из отряда неприятеля — тот самый, что отобрал у него трубку, — говорит Мишке:
— Ну, ты взял придурка!
И никто из команды не заступается за Леву. Все молчат, и непонятно, что делать дальше.
— Короче, всё, — наконец говорит Мишка и машет своим уходить.
Лева отправляется вместе с ними. Он идет в самом конце, стараясь держаться поближе к Тишке, но тот как будто не хочет этого и ускоряет шаг.
На бетонке, пересекающей Солнечную улицу, компания останавливается.
— Топай домой, — говорит ему Мишка, не глядя в глаза.
Лева отправляется домой и остаток дня, к удивлению мамы и бабы Клавы, проводит в комнате. Он занимается своими привычными делами, и сквозь них проступают вопросы, на которые он не знает ответа. Даже если он больше не будет рвать листья, как быть с деревянными предметами? Шкаф, стол, стул. Дом, сарай. Рояль.
Он берет журнал «Наука и жизнь» и листает его, бездумно рассматривая цветные вклейки. Мама говорила, что бумагу тоже делают из деревьев. Он откладывает журнал в сторону.
Кошки роятся у его ног и ноют с заученными интонациями попрошаек. Кошки едят живых мышей. Он ест кур и больших животных, из которых делают говядину.
Больно ли огурцам и помидорам? Яблокам?
Дождь тихо сеется. Так проходит несколько дней. Они серы: неясно, когда наступил рассвет, и не замечаешь заката.
Во все домашние игры сыграны по нескольку раз, журнал «Наука и жизнь» полностью изучен, кроссворды разгаданы, неразгаданное признано навечно неразгаданным. Вещи на террасе влажные, воздух пахнет сырым деревом.
Один раз он видит проходящий по Солнечной улице Мишкин отряд — вместо него взяли внука Полины Петровны.
Наконец баба Клава решает пойти в библиотеку и берет его с собой. Они надевают резиновые сапоги и плащи. Находят подходящие сумки для книг.
Сначала долго идут по раскисшей тропинке. Носы резиновых сапог празднично сверкают под дождем, пока подошвы давят грязь, выползающую с боков.
Вода в Сетуни поднялась почти до уровня мостика. «Держись за перила!» — говорит баба Клава, и он держится за мокрые железки, а потом не знает, обо что вытереть руку.
Далее они карабкаются по скользкой деревянной лестнице на высокую, почти вертикальную кручу. Библиотека не должна быть доступна, тогда добравшийся до нее получает награду — стеллажи, битком набитые книгами, и ни одного посетителя.
Тихая женщина с химической завивкой беседует с бабой Клавой о различном качестве молока в бочке и в бутылках. Лева нюхает книги.
Они берут очень-очень много — столько, что баба Клава доверяет ему нести часть. «Вы уж, пожалуйста, не задерживайте!» — говорит женщина с завивкой. О, не беспокойтесь. И вот теперь, когда тело Левы перекособочено от тяжести сумки с книгами, зыбкое равновесие в его душе, наоборот, начинает восстанавливаться. Ему есть куда уйти от вопросов и, возможно, есть где найти ответы.
Но кто его просил на обратном пути закрепить успех?
— Ба, а мы можем так жить, чтоб не есть других и не трогать деревья?
— Нет.
День забот
Конечно, вряд ли кто-то в поселке задался бы целью отслеживать перемещения невзрачного Игоря и медведя в ватнике, имя которого не столь важно. И напрасно, потому что, имей наблюдатель эту цель, он был бы весьма озадачен. Ему бы показалось, что Игорь и медведь одновременно находятся почти на всех улицах поселка. Что их в меру грязные белые «Жигули», нырнув в одну колдобину, выныривают из другой уже далеко отсюда. Что эти «Жигули» припаркованы сразу в нескольких местах. Что Игорь, пульсируя своей жилкой на виске, разговаривает одновременно с Екатериной Анатольевной — у гамака между елями, с родителями Кольки Богданыча — у калитки на Рассказовской, с доктором философских наук Геннадием — у круглого бетонного колодца на спуске в овраг и много, много с кем еще. Его интересует одно: такой же, как он, невзрачный человечек. Но если Игоря видят все и везде, то, как назло, человека-ящерицу никто и нигде не видел.
Серое небо посыпает их почти неощутимой моросью. Влажный воздух далеко разносит свистки электрички. Игорь вновь и вновь хлопает «жигулиной» дверцей; он так привык к тряске, что дороги кажутся ему ровными; он давно не хочет есть и писать. Его верный спутник медведь без устали крутит баранку. Но наконец выдыхаются и они — вернее, не выдыхаются, а больше некого им становится опросить в этом мокром слепом и глухом поселке.
В этот момент они вспоминают про грибников из ближнего леса.
— Солнечная, она сказала, — говорит Игорь, разглядывая небольшую карту. — Солнечная, Солнечная… Вот накрутили, не разберешь.
— Время потеряем, — говорит медведь.
— А на что ты хочешь его употребить? — спрашивает Игорь.
О, он бы употребил! На обед и пиво, на сон, на сигареты, на отпуск вдалеке от неутомимого и настырного, как комар, напарника. Но ему еще семь лет давить в себе ненависть к своей работе — грустную ненависть, которая, как тошнота, каждое утро поднимается откуда-то из кишок.
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
«…Этот проклятый вирус никуда не делся. Он все лето косил и косил людей. А в августе пришла его «вторая волна», которая оказалась хуже первой. Седьмой месяц жили в этой напасти. И все вокруг в людской жизни менялось и ломалось, неожиданно. Но главное, повторяли: из дома не выходить. Особенно старым людям. В радость ли — такие прогулки. Бредешь словно в чужом городе, полупустом. Не люди, а маски вокруг: белые, синие, черные… И чужие глаза — настороже».
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.
Парень со странным именем Плутон мечтает полететь на Плутон, чтобы всем доказать, что его имя – не ошибка, а судьба. Но пока такие полеты доступны только роботам. Однажды Плутона приглашают в экспериментальную команду – он станет первым человеком, ступившим на Плутон и осуществит свою детскую мечту. Но сначала Плутон должен выполнить последнее задание на Земле – помочь роботу осознать, кто он есть на самом деле.
Сон, который вы почему-то забыли. Это история о времени и исчезнувшем. О том, как человек, умерев однажды, пытается отыскать себя в мире, где реальность, окутанная грезами, воспевает тусклое солнце среди облаков. В мире, где даже ангел, утратив веру в человечество, прячется где-то очень далеко. Это роман о поиске истины внутри и попытке героев найти в себе силы, чтобы среди всей этой суеты ответить на главные вопросы своего бытия.
Что такое дружба? Готовы ли вы ценой дружбы переступить через себя и свои принципы и быть готовым поставить всё на кон? Об этом вам расскажет эта небольшая книга. В центре событий мальчик, который знакомится с группой неизвестных ребят. Вместе с ним они решают бороться за справедливость, отомстить за своё детство и стать «спасателями» в небольшом городке. Спустя некоторое время главный герой знакомится с ничем не примечательным юношей по имени Лиано, и именно он будет помогать ему выпутаться. Из чего? Ответ вы найдёте, начав читать эту небольшую книжку.