Жизнь впереди - [16]

Алеша и Толя снова были за столом, просматривали в тетради нерешенный пример, искали ошибку.

— Так вот что вчера у нас решили: во-первых, готовить вместе с девочками ноябрьский вечер; во-вторых, объединить литературные кружки старшеклассников. Кружки будут поочередно собираться то в мужской, то в женской школе.

Дождь шумел за окном. В широком стекле отражалась комната, и казалось, что на улице, в самой ненастной тьме, повисла такая же точно лампа под зеленым абажуром, что светит здесь, на столе. А если хорошенько всмотреться, мальчики могли различить в осеннем мраке за стеклом и собственные головы, заскучавшие над трудной задачей.

— Одна комсомолка на вчерашнем собрании, тоже семиклассница, спросила у меня, не знаю ли я Анатолия Скворцова… — безучастным тоном сообщил Коля еще одну новость.

Было ясно, что сию минуту он начнет сочинять — нужно только его поддержать каким-нибудь вопросом или восклицанием. Но ребята молчали, склонившись над тетрадкой и тупо дожидаясь, чтобы как-нибудь оправдалась надежда на опечатку.

— Славная такая… С большими косами… И глаза хороши… Большие, серые…

Ничто не помогало — не откликались ребята.

— Да что у вас там не выходит?.. Покажите!

Коля мельком глянул в тетрадку, где для решения простого примера было исписано чуть ли не две страницы, и легонько свистнул.

Карандаш в его руке быстро и уверенно, с порхающей легкостью прошелся всего лишь над двумя неполными строками — сгруппировал по-новому многочлены по обе стороны дробной черты, вынес за скобки одни общие множители по группам, и тогда сами собой определились другие, и вдруг скобки сомкнулись, и, как чудо, обозначились вверху и внизу все еще сложные произведения, но со многими одинаковыми звеньями. Теперь уже каждому было ясно, что звенья эти взаимно сокращаются, уничтожаются… Карандаш у Коли в руке зачеркивал их с веселой беспощадностью, потом надписал знак равенства и твердо, с нажимом, с торжеством, вывел последний итог, тот самый простой результат, который давался и в ответах в конце задачника.

— Ну, теперь поговорим?

Алеша и Толя, ошеломленные простотой и изяществом только что развернутого перед ними решения, по-прежнему молчали. И это не было выражением стыда, или смущения, или неловкости от сознания собственной ограниченности. Молчание их не вызывалось также и завистью перед чужой сообразительностью. Нет, они были полны только восхищения, только гордости за своего товарища и сверстника: «Вот черт! Вот голова!»

— Да будете вы меня слушать или нет?

— Хорошо! — очнулся Алеша. — Про комсомолку? Валяй!

Так и быть, он соглашался немного послушать очередную Колькину брехню в награду за такое ловкое решение алгебраического примера.

— Валяй! — повторил он.

— Я хочу… Ты что думаешь? Я серьезно хочу поделиться… Мы вчера об очень важных делах разговаривали. Почему, скажи, так получается: с тех пор, как школы разделились на мужские и женские, нет больше простых, товарищеских отношений между девчатами и ребятами?

— Как нет? Совсем не бывает? — удивился Алеша.

— Редко когда… Если девочка не с твоего двора, к которой привык с детства, то мы держимся я не знаю как… Или с дурацким смущением каким-то, или вовсе грубо, дерзко. Скажешь, неправда?

Алеша вдруг отчетливо увидел большую старую березу и на траве под нею Наташу. Она сидит, поджав ноги, внимательно слушает, как он читает вслух книжку, и машинально срывает то желтую ромашку, то синий колокольчик, то белую душистую кашку, в изобилии раскинувшиеся перед нею.

— Неправда! — решительно ответил он.

— Так… Значит, мы всем собранием заблуждались? Зря огород городили, чтобы совместный вечер, чтобы концерт, танцы и вообще чтоб мальчишкам и девчатам встречаться чаще, привыкать к простоте в обращении? Это все зря и лучше так, как Толька?

— А что? В чем дело? — удивился Толя Скворцов.

Вот тут-то Коля Харламов и перекинул мостик к рассказу о девочке с русой косой и серыми глазами. Ребята отлично понимали, что он, как всегда, сочиняет, с увлечением предается своим непостижимым розыгрышам, но не мешали ему. Пусть его старается!

Со слов его выходило, что одна ученица седьмого класса как-то увидела Толю в фойе кинотеатра «Ударник» и с тех пор очень хочет познакомиться с ним.

Толя, щурясь, пристально следил и за всеми словами приятеля и за интонациями его голоса, и за выражением его лица и глаз. А тот с упоением, с подъемом нанизывал перед своими слушателями множество подробностей… Колонна с рекламными стендами, кадры анонсируемых картин, русских и иностранных, джаз на эстраде и певица в длинном белом платье, исполняющая песенку под аккомпанемент джаза… Ну, пусть Толя хорошенько пороется у себя в памяти: было все это или не было? И Толя принужден был сознаться, что да, все это как будто действительно было однажды в фойе кино. А Коля напомнил еще про старичка в кепке, который усердно ел пирожное «наполеон», крошки еще обильно сыпались у него между пальцами, — и точно, старичок этот сразу вспомнился, как живой. А вот русой девочки с серыми глазами, которая будто бы так вежливо обратилась к нему, к Толе, с каким-то вопросом, а он хмуро отвернулся, ответил даже какой-то грубостью и тут же укрылся от нее в толпе, — вот этого, хоть убей, не помнит Толя… Нет, не заметил он никакой девочки.