Жизнь Владислава Ходасевича - [7]
Он учился читать по азбуке с картинками и сначала морочил всех, зная буквы, но не умея складывать из них слоги и называя — «читая» — слова по картинкам: «нарисовано ухо — под ним стоит „УХО“, нарисованы сани — под ними — „САНИ“». «Мы уже миновали и сани, и ухо, и дом, и многое другое, как вдруг мой прием обнаружился: посмотрев на очередную картинку, я не задумываясь прочел: пчела. Не тут-то было: это была не пчела, а оса. Азбуку заменили другой, без картинок, и мне пришлось учиться читать по-настоящему. Годам к четырем я был уже чтец заправский, и вскоре стал поглощать книжку за книжкой». Особенно полюбил он «Конька-Горбунка» Ершова и вскоре выучил его наизусть:
Он так и видел — эту широкую-широкую землю и на ней — горы, моря, словно откуда-то сверху, с неба, смотрел. Сказки Пушкина показались ему после этой любимой книжки «незначительны». «Подарили мне также Лермонтова, но эту книжку я много лет и раскрыть боялся: картинка, изображающая скелет на кровати (иллюстрация к „Боярину Орше“) навела на меня настоящий ужас. Она снилась мне по ночам».
В то же время он начал задумываться о смерти, что случается довольно часто в таком возрасте. Впрочем, на мысли о вечности и о чем-то потустороннем, где-то существующем, его наводили и посещения церкви с матерью, как пишет он в очерке о «Пане Тадеуше».
В биографическом перечне помечено: «1892 — Покойница в Богородском» — как событие значительное. Ему было тогда шесть лет. Вероятно, он, скорей всего случайно, увидел на даче похороны. Может быть, они с няней оказались в церкви во время отпевания. Никто теперь не узнает… Но это зрелище, это неподвижное, застывшее, будто нечеловеческое уже лицо покойницы, очевидно, поразило его (как всегда бывает с детьми, очень внимательными к деталям), возможно даже приснилось ночью. Так начались страхи.
«Я очень рано узнал о смерти, хотя в семье нашей никто не умирал. Я боялся темноты, покойников, и особенно — ада, в который Бог отправляет грешников, чтобы их мучили черти». Он с опаской посматривал на брата Стасю, который «провалился на экзамене» — провалиться можно было только под землю, в ад. Тот же Стася, поступив на медицинский факультет, ходил в «антонический театр», где режут покойников: туда попадают люди, умершие от страшной болезни — «Антон-фагонь».
Поэтому, когда маленькому Владиславу объявили, что сегодня они поедут в театр, это слово привело его в ужас, он поднял страшный рев — и успокоился лишь тогда, когда ему сказали, что поедут не в театр, а в нянину деревню. «Нянина деревня» понравилась ему чрезвычайно: блеском позолоты и обилием красного бархата, массой нарядных людей и аплодисментами, громкой музыкой, а в особенности тем, что происходило на сцене: «ловкие и проворные люди там прыгали и плясали то поодиночке, то парами, то целыми рядами». Он увидел в тот день первый в своей жизни балет — «Кипрскую статую», и это был знаменательный день. (Нина Берберова ошиблась, в комментарии к записям Ходасевича называя «Конька-Горбунка» первым увиденным им балетом; там написано: «Ершов. Конек-Горбунок», то есть имеется в виду сама прочитанная им тогда сказка, а в собственных воспоминаниях о детстве Ходасевич пишет о «Кипрской статуе».) Эти фигурки на сцене были удивительно красивы и легки: они принимали изящные позы, они летали, на них хотелось смотреть и смотреть без конца. Он был разочарован, когда все кончилось так быстро и пришлось ехать домой…
«С того дня все мое детство окрашено страстью к балету и не вспоминается мне иначе, как в связи с ним. Балет возымел решительное влияние на всю мою жизнь, на то, как слагались впоследствии мои вкусы, пристрастия, интересы. В конечном счете, через балет пришел я к искусству вообще и к поэзии в частности. Большой театр был моей духовной родиной. С благоговением и благодарностью вспоминаю его торжественное великолепие… <…>
Вряд ли мир видел столь юного балетомана. Однако лет с четырех я стал именно балетоманом и благодаря этой ранней сознательности помню такие балетные времена, какие сверстники мои, разумеется, уже не помнят».
Он отдался своей новой любви с пылкой страстью. Он видел все балеты, какие шли тогда в Большом театре, и изнывал в те вечера, когда балета не было. Он любил старые, «классические» декорации Вальца и, когда явилась миру «Эсмеральда» с декорациями Константина Коровина — это было событием в балетном мире, все театралы нового толка пришли в полный восторг, — а он понял, что старые постановки ему гораздо милее: все эти леса, похожие издали на натуральные, озера, камни, скалы, а не какие-нибудь там цветовые пятна, пусть самые изысканные.
С той поры он полюбил красоту, красоту пусть внешнюю, но что-то сулящую и часто обманывающую: красивых женщин, изысканную стильную одежду, изящные движения. Это осталось в нем навсегда и было своего рода аристократизмом…
Он и сам с увлечением принялся танцевать дома: танцевал все время, изображая, конечно, не танцовщика, а танцовщицу — женские партии в балете ярче, богаче движениями. Танцевал и танцевал без конца, кружась по комнате, высоко поднимая гибкие ноги, прыгая, исполняя различные па. Его показали знакомому артисту балета Дмитрию Спиридоновичу Литавкину, навещавшему его брата. Артист признал в нем явные способности. И в этой солидной, благонамеренной семье всерьез подумывали отдать гибкого, ритмичного мальчика в театральное училище, но тут в дело вмешался доктор Смит. У Владислава начались лет с шести повторяющиеся бронхиты, и доктор сказал, что мальчик не выдержит балетной нагрузки. Вопрос был решен.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.