Жизнь в трех эпохах - [20]

В одной и той же ситуации люди, вроде бы схожие по взглядам, воспитанию, интеллектуальному и нравственному складу, наконец — по кругу их знакомых и друзей — ведут себя по-разному, иногда занимают прямо противоположные позиции. Почему? Не всегда это можно понять, даже ориентируясь на прежние поступки человека. Часто это связано просто с силой характера. Я знал людей, в которых интеллигентность, порядочность, смелость (некоторые из них были героями на войне) сочетались с малодушием и конформизмом в гражданской жизни. У них не хватало духа противостоять давлению начальства или же просто пойти наперекор «мнению коллектива», т. е. стать «белой вороной». Люди в своем большинстве не могут быть уверены, как они поведут себя в экстремальной ситуации, например в концлагере или в лапах бандитов. И наоборот: человек, храбро державшийся под огнем противника, может потерять всякое мужество, попав, скажем, на прицел органов госбезопасности, опуститься до недостойного поведения. Таких примеров в советское время было сколько угодно. Я был свидетелем того, как в острой «политической» ситуации, сложившейся в нашем академическом институте в 80-е годы, вроде бы прогрессивно мыслящие и порядочные люди, оказавшись под прессом партийного начальства, вели себя недостойно по отношению к своим же товарищам.

Анализируя свое поведение в описываемый критический момент жизни в 45-м году, я нахожу в том упорстве, которое я проявил в анекдотической истории с переклеиванием фотокарточек, не только отчаянное нежелание потерять вдруг открывшуюся возможность получить гораздо более привлекательную, даже заманчивую работу шофера, но и боязнь «потерять лицо» как в своих собственных глазах (сдался, не хватило духу пойти на риск, на авантюру), так и в глазах общественности, даже всего-навсего такой, как коллектив рабочих 4-го района «Теплосети», которые, как я не сомневался, вдоволь поиздевались бы надо мной, если бы я вернулся к ним несолоно хлебавши. С точки зрения здравого смысла, мое поведение было глупым, шансов на успех авантюры было мало, мне просто повезло, что второй врач не запомнил моей фамилии. Но все сошло благополучно, и я был счастлив и горд, приписывая свою удачу исключительно силе воли. Такая эйфория, такое самомнение могли дорого обойтись мне в будущем; так иногда впоследствии и бывало. Однажды я прочел в рассказе Анатоля Франса «Ла Мюирон» слова, приписываемые автором Наполеону: «Брут, с его посредственным умом, верил только в силу воли. Человек высшего порядка не станет предаваться подобной иллюзии. Он учитывает обстоятельства, видит границы обрамляющей его неизбежности». Не будучи таким человеком, я пренебрег обстоятельствами и в данном конкретном случае выиграл, что и определило мою дальнейшую судьбу.

«Гитлер и Сталин — два обличья одного зла»

Я веду свой грузовичок по улицам Москвы, направляясь на Рязанское шоссе. Транспорта на улицах мало, ездить легко. Обычно я перевожу в кузове разного рода арматуру, стройматериалы с главной хозяйственной базы Мосэнерго на склады районов «Теплосети», но сегодня мне поручено везти груз кирпича на строящуюся дачу нашего директора где-то в районе Томилино или Малаховки. Со мной в кабине сидит агент по снабжению, в кузове — грузчик. Уже вечер, я нервничаю, ведь сегодня мой день рождения, круглая дата: мне исполняется двадцать лет. Я знаю, что дома меня ждут мать, две тетки и дядя. Впервые за несколько лет я отмечаю день рождения, благо что теперь мы можем это себе позволить: уже год, как кончилась война, с продуктами стало лучше, я уже сыт каждый день. Улучшение произошло постепенно, так и не наступил тот великий день, о котором я мечтал всю войну (когда сразу можно будет купить и съесть целую буханку хлеба). Наряду с карточной системой, еще сохранявшейся некоторое время, открылись коммерческие магазины, где можно покупать продукты за деньги. А деньги появились: я уже в состоянии помимо зарплаты иметь и «левый» заработок, перевозя иногда картофель из области в город. Вот мать уже и смогла устроить скромный праздник. Меня ждут дома, но я опаздываю: долго грузили кирпич на заводе, вперед меня все время протискивались к платформе с кирпичом другие, более искусные и наглые водители, в том числе немцы-военнопленные, шоферы-виртуозы, настоящие «асы». Только часов в семь мы выгрузили кирпич на даче директора, и я помчался обратно в Москву. У меня уже теперь не «газик-полуторка», а более мощный грузовик — трехтонный «ЗИС-5», и, проезжая через Люберцы, я вдавливаю педаль акселератора в пол, мотор ревет, скорость — аж 75 километров в час. Я приезжаю в гараж, ставлю машину, затем — на метро домой. Впервые в жизни я у себя дома пью спиртное: дядя принес бутылку настоящей водки. В последние месяцы войны, особенно на трудфронте, мне уже доводилось отведывать алкоголь, но это была либо водка-«тархун» (редкая гадость), либо чистый спирт, который я наловчился пить не разбавляя, держа в другой руке стакан с водой, чтобы сразу, молниеносным движением запить обжигающий горло спирт. Теперь мы пьем настоящую «черную головку», я закуриваю сигарету «Дукат»; в войну я с шестнадцати лет приучился курить махорку, так что с тех пор я запросто затягиваюсь даже крепкими сигарами. Махорку-самосад покупали на рынке у инвалидов, но мой напарник Потовин в целях экономии предпочитал подбирать окурки и ссыпать их в кисет; я однажды подсчитал, что, пока мы переходили Москворецкий мост, он ухитрился подобрать 52 окурка. А по карточкам отпускали так называемый филичевый табак «пониженного стандарта и облегченного ассортимента», производившийся не из листьев, а из стеблей табака. Те, у кого были деньги, покупали папиросы на черном рынке; около метро «Маяковская» всегда маячили мальчишки, выкрикивавшие: «Беломор» — рубль пара! «Казбек» — три рубля пара!» — папиросы продавались поштучно. Но я, конечно, не мог себе это позволить. Теперь, в 46-м году — другие времена Деньги есть, и впервые появились сигареты, о которых раньше никто и не слышал.