Жизнь в невозможном мире: Краткий курс физики для лириков - [39]
Как я сказал, мы прилетели в Америку в конце сентября. А в ноябре я уже отправился в первое свое внутриамериканское путешествие, из Флориды в Принстон и Нью-Йорк. Английский я знал тогда плоховато, писал с ошибками, а в разговорной речи к ним добавлялся еще и сильный акцент. Однако акцентами Америку не удивишь, и я добрался без каких-либо затруднений. В этом путешествии я встретил несколько ставших мне очень дорогими людей.
Первой из них была хозяйка пансиона в Принстоне (в Америке такие места называются «Кровать и завтрак»), где я остановился. Ее звали Джуди, лет ей тогда было, наверное, шестьдесят пять. Очень милая, мягкая, интеллигентная женщина, которая нам впоследствии, когда мы в 1991 году перебрались в Принстон, много помогала. Она работала учительницей в Вальдорфской школе Принстона и помогла устроить туда моего сына. Через нее я познакомился с другими учителями этой школы, это были люди моего возраста, милейшая пара — Карл и Анник. Карл — коренной американец, Анник — француженка. Все эти люди были воплощенной противоположностью стереотипа американца — громогласного, вульгарного человека без духовных запросов. Их школа находилась на самой окраине Принстона, в конце дороги Вишневого Холма. Я вспоминаю ее почти с такой же нежностью, как дачу своего детства. Вдоль дороги — громадные старые американские клены, чьи листья осенью казались сделанными из чистого золота. Сама школа находится в просторном двухэтажном доме старинной новоанглийской архитектуры, выкрашенном в светло-желтый цвет; рядом с домом огромный развесистый дуб, под ним печь, в которой ученики собственноручно выпекали хлеб; заросший кустарником склон плавно спускается куда-то вниз, к маленькой речке, вокруг аромат пахучих трав…
Мы с женой называли Принстон городком в табакерке, по одноименной сказке Одоевского. Это маленький, невероятно уютный и красивый университетский городок примерно в часе езды на юг от Нью-Йорка. В центре его — один из самых лучших в Америке университетов. Университет был основан в 1744 году, хотя большинство теперешних зданий построено в конце XIX-начале XX века в стиле, возможно, несколько эклектичном, но в этой своей эклектике ужасно милом. Есть в них какая-то основательность, свойственная стремительно растущей тогда Америке, соединенная с желанием и порывом молодого и еще наивного американца перенести к себе в Новый Свет старость Европы и тем самым стать не хуже ее. Европа же, в лице записного сноба Бертрана Рассела, зарабатывавшего время от времени в Принстоне деньги преподаванием математики, встречала все это презрительной ухмылкой: «The best the monkeys could do».
В Принстоне нашел себе пристанище Эйнштейн, для которого там выстроили целый институт, называемый ныне Институтом передовых исследований. Он находится в южной части города, по соседству с полем, где американские повстанцы под командованием Вашингтона сразились с англичанами. Формально англичане победили, но Вашингтону, как позже Кутузову, удалось организованно отступить и сохранить армию, так что победа англичан оказалась в итоге тщетной. Дом Эйнштейна расположен неподалеку от университета, на Мерсер-стрит.
Все это с наслаждением, с упоением я рассмотрел и впитал уже тогда, в течение своего первого приезда. С тех пор я бывал в Принстоне много раз, жил там по нескольку месяцев.
Не помню, было ли это в первый мой приезд или позже, но однажды меня пригласили в дом к матери моей знакомой — физика Преми Чандра. Несмотря на свою фамилию, выдающую индийские корни, Преми — стопроцентная американка. Собственно говоря, фамилии здесь ничего не значат. Там, где я сейчас живу, половина фамилий итальянские, а другая — еврейские. И все они — американцы. Многие из этих итальянцев, кстати, никогда не были в Италии.
Дом матери Преми находится в самом престижном месте Принстона — на Бэттлфилд-роуд. В тот теплый и солнечный осенний день на этой тихой улице происходило то, что в Америке называется block party. То есть на улицу были выставлены столы с закуской и выпивкой и соседи по кварталу общались и, соответственно, выпивали и закусывали.
И вот за этой закуской я познакомился с великим человеком, живым классиком — Фриманом Дайсоном. Дайсон — физик, чьи достижения давно стали достоянием учебников (уравнение Дайсона, классы универсальности Дайсона). Однако он известен также и другим. Те, кто увлекался проблемой внеземных цивилизаций, может быть, слышали термин: «сфера Дайсона». Дайсон предположил, что высокоразвитая цивилизация, достигнув определенного уровня, пожелает наиболее рационально распорядиться энергией своей звезды и для этого, разрушив свою планетную систему, из образовавшегося материала соорудит вокруг этой звезды сферу. Окруженная такой сферой звезда перестанет быть видимой, но будет продолжать излучать в тепловой части спектра. Дайсон предложил искать внеземные цивилизации по таким вот мощным тепловым источникам, и их действительно стали искать, но до сих пор ничего не нашли. Для меня самое любопытное во всей этой истории было то, что Дайсон задумался над этими проблемами после того, как прочитал русского философа Николая Федорова. Федоров жил в XIX веке, работал библиотекарем Румянцевского музея и был другом Льва Толстого и Владимира Соловьева. Он разработал так называемую философию общего дела, согласно которой нравственно разобщенное человечество может сплотить одна задача или, скорее, проект — проект физического воскрешения мертвых. Для расселения воскрешенных Федоров предлагал начать освоение планет Солнечной системы. Толстой утратил интерес к идеям Федорова после того, как его знакомые ученые объяснили ему всю абсурдность и невозможность межпланетных перелетов. Но именно идеи Федорова дали толчок разработкам Константина Эдуардовича Циолковского.
Ни один другой великий человек в истории не был так труден для понимания, как Исаак Ньютон, тридцать лет проживший ученым-отшельником в Кембридже, а затем ставший знаменитым публичным деятелем. Однако Майклу Уайту, биографу Ньютона, удалось его «разговорить»: Уайт разъясняет идеи ученого и воссоздает его портрет так убедительно, как если бы тот действительно рассказал ему о себе в доверительной беседе. С предисловием популярного американского писателя Билла Брайсона, автора «Краткой истории почти всего на свете» и других бестселлеров.* * * «У Ньютона был нелегкий характер, он был часто неприятен и недружелюбен в общении и поэтому имел очень мало друзей.
Разговор о том, что в нашем питании что-то не так, – очень деликатная тема. Никто не хочет, чтобы его осуждали за выбор еды, именно поэтому не имеют успеха многие инициативы, связанные со здоровым питанием. Сегодня питание оказывает влияние на болезни и смертность гораздо сильнее, чем курение и алкоголь. Часто мы едим нездоровую еду в спешке и с трудом понимаем, как питаться правильно, что следует ограничить, а чего нужно потреблять больше. Стремление к идеальному питанию, поиск чудо-ингредиента, экстремальные диеты – за всем этим мы забываем о простой и хорошей еде.
Как коммунистическая и религиозная идеологии относятся к войне и советскому воинскому долгу? В чем вред религиозных предрассудков и суеверий для формирования морально-боевых качеств советских воинов? Почему воинский долг в нашей стране — это обязанность каждого советского человека защищать свой народ и его социалистические завоевания от империалистической агрессии? Почему у советских людей этот воинский долг становится их внутренней нравственной обязанностью, моральным побуждением к самоотверженной борьбе против врагов социалистической Родины? Автор убедительно отвечает на эти вопросы, использует интересный документальный материал.
Способны ли мы, живя в эпоху глобального потепления и глобализации, политических и экономических кризисов, представить, какое будущее нас ждет уже очень скоро? Майя Гёпель, доктор экономических наук и общественный деятель, в своей книге касается болевых точек человеческой цивилизации начала XXI века – массового вымирания, сверхпотребления, пропасти между богатыми и бедными, последствий прогресса в науке и технике. Она объясняет правила, по которым развивается современная экономическая теория от Адама Смита до Тома Пикетти и рассказывает, как мы можем избежать катастрофы и изменить мир в лучшую сторону, чтобы нашим детям и внукам не пришлось платить за наши ошибки слишком высокую цену.
Последняя египетская царица Клеопатра считается одной из самых прекрасных, порочных и загадочных женщин в мировой истории. Её противоречивый образ, документальные свидетельства о котором скудны и недостоверны, многие века будоражит умы учёных и людей творчества. Коварная обольстительница и интриганка, с лёгкостью соблазнявшая римских императоров и военачальников, безумная мегера, ради развлечения обрекавшая рабов на пытки и смерть, мудрая и справедливая правительница, заботившаяся о благе своих подданных, благородная гордячка, которая предпочла смерть позору, — кем же она была на самом деле? Специалист по истории мировой культуры Люси Хьюз-Хэллетт предпринимает глубокое историческое и культурологическое исследование вопроса, не только раскрывая подлинный облик знаменитой египетской царицы, но и наглядно демонстрируя, как её образ менялся в сознании человечества с течением времени, изменением представлений о женской красоте и появлением новых видов искусства.
Перепады настроения, метаболизм, поведение, сон, иммунная система, половое созревание и секс – это лишь некоторые из вещей, которые контролируются с помощью гормонов. Вооруженный дозой остроумия и любопытства, медицинский журналист Рэнди Хаттер Эпштейн отправляет нас в полное интриг путешествие по необычайно захватывающей истории этих сильнодействующих химикатов – от промозглого подвала девятнадцатого века, заполненного мозгами, до фешенебельной гормональной клиники двадцать первого века в Лос-Анджелесе.