Жизнь в мелкий цветочек - [36]

Перебор, больше ни одной ягоды, ни чашки, ни стакана не возьму из чужих рук, не сниму даже трубку — но это уже потому, что тот, кого жду, не позвонит, разве только попросить его эсэмэской. А это будет уже не то… И столько лжи в таком отношении к миру, столько постыдного кокетства и фальшивой гордости — «мне нужно счастье на моих условиях», — что даже смешно.

И вот я иду к Красной площади, медленная, как похоронная процессия, и такая же печальная. Платье, на которое я рассчитывала, стало велико, но в этом нет никакого триумфа, потому что я не настолько похудела, насколько плохо оно сидит. И я черна, как террорист, и только розовая помада оживляет мой мрачный облик. Иду, а навстречу отбившаяся от стада механическая игрушка-солдат, ползёт и во всех стреляет. И я его всем сердцем понимаю.

И совсем было решаю, что жить незачем, как замечаю, что с некоторым интересом рассматриваю длинного крепкого парня в тёмных кудрях, с широкими запястьями и тихо так, ангельски, улыбаюсь. Потому что жить, может, и незачем, но жеребцы это большая радость.

Потом, конечно, беру себя за руку и опять иду скорбно, но где-то в глубине души поселяется уверенность, что я не совсем пропащая, и арбузы тоже ягоды, а мужчины ниже метра девяносто — это всё-таки какое-то издевательство.

… и Писатели

В издательстве новый зелёный чай с жасмином в нарядной жестяной коробочке. Пишут, элитный сорт, расфасованный в пакетики, которые, в свою очередь, заботливо упакованы по пять штук в фольгу для пущей сохранности. И вот мы вскрываем жестянку, а фольги-то и нету, нету фольги, пакетики так лежат.

— Где фольга? — спрашиваю я.

Майя, очень ответственный редактор, некоторое время роется в коробке с усердием котика, исследующего новый наполнитель:

— Нет.

— Там должна быть фольга! Вот, вот написано!

— Марта, не волнуйтесь. Подумаешь! Просто это очень-очень свежий чай, его так спешили упаковать, что не успели положить фольгу. — Майя замечательно умеет объяснять, почему кто-нибудь не сделал что-нибудь как следует.

Я вдруг впадаю в сильное волнение:

— Где моя фольга? Где мои блёстки? Где мой пантон? Где мой выборочный лак?!

Верстальщик, проходящий мимо по своим тайным верстальным делам, прислушивается и понимающе кивает — опять автор буянит.

Заболела ангиной и отчего-то несколько повредилась рассудком.

Написала Глории опрометчивое письмо, после которого она немедленно примчалась в гости.

Нажаловалась ей на мужчин-падальщиков, охочих до полумёртвых женщин. Я, говорю, лежу тут, вся в поту, а они кружат.

— Это феромоны их привлекают, — сказала Глория.

— Да ладно, какая радость в запахе болезни, даже коту вон ко мне подходить противно, — а сама запомнила.

Мне было так плохо, так плохо, а вечером вернулся Дима, и я неприятным голосом выдвинула ему ряд претензий:

1. Мужчины — падальщики.

2. Коту — противно.

3. И я хочу вести бурную ночную жизнь.

(Насчёт логики даже не заикайтесь, говорю же — болела.)

— Почему, — стенала я из-под одеяла, — почему я всё время должна спать дома? Все, как люди, нажираются по ночам в «Маяке» и дерутся, а я? Хочу ходить по кабакам и смотреть на богему, как Хемингуэй!

— У него не было семьи?

— Да он раз шесть женился.

— Вот-вот.

— Мне теперь разводиться, чтобы пойти по кабакам? Какая-то проклятая жизнь: когда была подростком, мама всё запрещала, потом — «молодой жене нельзя», а теперь, теперь, когда стала почти старенькая… — Я сделала паузу, но возражений не последовало. Что ж, ему же хуже: — Почему я не могу теперь шляться по ночам?! Хочу напиваться и буянить, напиваться и буянить!

— Да принимал я тебя как-то из бара, еле на ногах держалась после ста грамм.

— С тех пор я много тренировалась!

— …и теперь падаешь с пятидесяти? Хорошо, давай сходим вместе.

— Щас! Ко мне же там никто не подойдёт, я хочу говорить с настоящей пьяной и отвратительной богемой, а ты её всю распугаешь. Вот когда пойду в морг, обязательно позову тебя с собой.

— Ты собралась в морг?

— Да! Если буду писать детектив, надо посмотреть на трупы. Это для работы, понимаешь? Трупы и богема…

(Не спрашивайте. Я не знаю. Просто в пять утра и с температурой 38 я была уверена, что всё это очень важно.)

Около полудня проснулась в пропотевшей постели и содрогнулась от ужасной мысли: вдруг ко мне начнёт приставать курьер?! Вчера, всё в том же полубреду, заказала какой-то пустяк в интернет-магазине, а теперь живо представила, как курьер потеряет голову от моего запаха и полезет. Вскочила как подброшенная — так и есть, Дима уже уехал. Чёрт, Глория говорила вчера про феромоны, а ей можно верить, она собаковод и лошадник. У меня полчаса, чтобы принять душ, но при такой простуде этого лучше бы не делать. Может, обойдётся? Курьеры обычно задохлики… хотя, феромоны! Если его охватит страсть, меня же вырвет. Чёрт.

Поплелась в ванную, и по дороге, мельком взглянув в зеркало, успокоилась: не, я в безопасности. В полнейшей, можно даже не мыться.

Но Диме потом рассказала о пережитом:

— Вот ужас-то, ведь на меня мог напасть курьер, Глория говорит, что от феромонов они теряют голову. Это так противно.

— А кто у нас вчера собирался куролесить по кабакам? Там на тебя никто не нападёт?