Жизнь в дороге - [13]
В Лаосе два вида письменности — гражданская и религиозная, для записи священных текстов.
Романтика маленького тайского городка
Моя любовь к Таиланду родилась в маленьком пыльном городке на севере страны — Удон Тани. Кажется, там вообще нет никаких достопримечательностей, кроме старого американского военного аэродрома, но именно в этом городке я был по-настоящему счастлив.
Эта история началась еще в Лаосе. Близился Новый год, и мне, соскучившемуся по соотечественникам, хотелось разыскать русских, чтобы встретить любимый праздник вместе. Единственными русскими, которых удалось найти, оказались сотрудники консульства во Вьентьяне. Но они, увы, не горели желанием пригласить странного путешественника на свой праздник — для них я был чужак. Мне посоветовали перебраться в Таиланд — до границы рукой подать — и встречать Новый Год там.
Границу я переходил в прескверном настроении, даже забыл, что в Таиланд нельзя ввозить более литра спиртного. В моем рюкзаке болталась литровая бутылка виски, новогодний подарок российского консула, и еще один подарок из Китая — бутылка 65-градусной водки «Великая стена». Что делать с таким количеством алкоголя я понятия не имел, так как спиртным не увлекался и держал его на всякий случай для дезинфекции. Таможенники ничего не заметили, и я благополучно оказался в новой стране.
Добравшись до ближайшего городка, это был Удон Тани, я устроился на ночлег в буддистском храме. В буддистских храмах Юго-восточной Азии как правило разрешается, и даже принято ночевать. Это бесплатно, но если вы иностранец, монахи замучают вас вопросами и просьбами научить их английскому языку.
Монахи меня накормили, принесли циновку и подушку для сна, но уходить не спешили. Вопросы сыпались один за другим: говорят ли в России на английском языке? много ли в России буддистов? что я думаю о короле Таиланда Пхумипоне Адульядете? Один из монахов многозначительно сказал: «Это буддистский монастырь. Я — Будда». Потом он посмотрел на своих товарищей и добавил: «Он — тоже Будда, и он тоже, и вот он. Будда внутри нас». Я предположил, что если Будда внутри нас, то тогда я тоже являюсь Буддой. Монах скептически посмотрел на меня и сказал: «Нет, ты не Будда. Ты — Иисус Христос».
Вьентьян с Таиландом соединяет мост тайско-лаосской дружбы, переброшенный через Меконг.
На следующий день наступило 31 декабря. Оставаться с монахами не было смысла. Для буддистов европейский Новый Год — не праздник. У них он наступает в апреле.
Пройдя через город, я вышел на трассу. Из-за жары пот заливал лицо, а рюкзак казался особенно тяжелым из-за лежащих в нем злосчастных бутылок. Рассерженный на весь мир, я решил идти куда глаза глядят, до самого вечера, а потом поставить палатку и с горя напиться в одиночестве.
Вдруг передо мной остановился джип. В нем сидели парень и девушка. «Эй, ты куда идешь?» — спросили меня. «Не знаю. Наверное, в Бангкок», — пожал плечами я. «А мы в деревню тут неподалеку. Поехали с нами!» Я согласился.
Парня звали Сутин, он плохо говорил по-английски, а его девушка вообще не знала иностранных языков. И все же сложностей в общении не возникало. Сутин рассказал, что завтра в деревне в доме его родителей состоится вечеринка, посвященная европейскому Новому Году — будет музыка, много еды и выпивки. В предвкушении праздника Сутин жмурился и причмокивал от удовольствия. «Зачем тебе в Бангкок? У тебя там дела? Оставайся лучше с нами!» Долго уговаривать меня не пришлось.
В деревне мы пообедали, а потом уже вдвоем на дребезжащем трехколесном тук-туке отправились обратно в город к Сутину. Шикарный джип, в котором было здорово катать девушек, принадлежал отцу Сутина. А сам парень обходился мотороллером и снимал в городе крошечную комнату. В закутке туалета была дырка в полу и каменный резервуар для воды, в котором плавал металлический черпак — вот и вся сантехника. В центре комнаты стояла кровать, а стены были украшены рогами и черепами животных. Здесь были рогатые черепа быков, почти человеческие черепа обезьян и жутковатый череп крокодила.
Сутин вручил мне зеленую футболку с надписями на тайском: «Примерь». Я натянул футболку, она оказалась впору. Сутин надел точно такую же: «Теперь поехали». Гадая, что все это значит, я направился вслед за ним.
Сонгкран — тайский новый год, наступающий по древнеиндийскому (а точнее — шумерскому) астрологическому календарю.
Мы проехали через город и оказались возле открытого ресторана, расположенного на улице под навесом. Играла музыка, на окружающих деревьях перемигивались разноцветные лампочки. Сутин подошел к женщине, строгой пожилой тайке, и сказал ей примерно следующее: «Этот парень — мой друг, иностранец. Сегодня он поработает вместе со мной, хорошо?» Сутин, работавший официантом в этом ресторане, решил устроить на работу и меня. Хозяйка заведения удивилась, но возражать не стала. Так неожиданно для себя я начал работать в ресторане.
Возле барной стойки стояли аквариумы, в которых плавали рыбы и гигантские креветки. А на витрине возле входа были разложены крабы, осьминоги и ракушки. Вся эта живность покоилась на льду — его нужно было постоянно подсыпать, так как лед таял очень быстро. Гигантские куски льда, замотанные в тряпку и перехваченные ремнями, привозил старенький морщинистый таец на мотороллере. Поразительно, как это тщедушное транспортное средство не переворачивалось под тяжестью полутораметровой ледяной башни.
