Жизнь, театр, кино - [140]
быть орденоносцами'...
Придя к нам на съемку в павильон, Дунаевский расположился прямо у рояля и, воспользовавшись перерывом, спел песню, которую мы ждали с понятным нетерпением: во-первых, мы уже подошли в съемках к этой сцене "дуэта", а во-
вторых, мелодию новой песни, которую никто еще не слышал, всегда ждут с большим волнением.
Раздались первые аккорды. Стало тихо. Дунаевский запел:
Каховка, Каховка - родная винтовка Горячая пуля, лети!
Иркутск и Варшава, Орел и Каховка -Этапы большого пути.
Он пел тихо и задушевно, смотря куда-то ввысь, четко выпевая новые, никому не известные слова:
Ты помнишь, товарищ, как вместе сражались.
Как нас обнимала гроза?..
И Дунаевский, тихо покачиваясь в такт песне, посмотрел кругом, ища, очевидно, Светлова.
А Светлов, вдруг ставший юным, скромно сидел в уголке за декорацией и слушал песню с закрытыми глазами, как будто перед ним проходило все, о чем он песней поведал людям, и, поведав, почему-то застеснялся.
Его губы тихо шептали:
Тогда нам обоим сквозь дым улыбались Ее голубые глаза...
Дунаевский пел все восторженнее и так заразительно, что конец последнего куплета:
Мы мирные люди, но наш бронепоезд Стоит на запасном пути!
- закончили вместе с ним все, кто до этого молча и сосредоточенно слушал.
Раздались аплодисменты, начались объятия, поцелуи: "Спасибо! Удружили! Это гениально!". И тут же, не отходя от рояля, мы начали ее разучивать. Хотелось услышать ее скорее с экрана и уже в собственном исполнении. Песня не была снята на фонограмму, как это делают теперь, нет, мы с Баталовым, разучив ее под аккомпанемент Дунаевского, спели синхронно, играя сцену.
Баталов пел очень музыкально, тепло и лирично; я шел за ним, подтягивая в унисон.
Больше всех от песни был в восторге Горюнов, он прыгал, бил себя по коленам и кричал:
- Это потрясающе - лирично, мелодично и моментально запоминается. Я хочу тоже петь! Семен, - обратился он к Тимошенко, - какие же это три товарища - Баталов п Жаров поют, а я что? Вставь мое соло в сцену, когда я сижу один. Исаак! Играй!
Дунаевский, который дружил и очень любил Горюнова, быстро согласился, шепнув нам:
- Не уходите, получите огромное удовольствие. Толя! Давай, милый, пой! - стал играть мелодию.
Рассказать, как пел Горюнов, нельзя: закрыв глаза и выбрав одну ноту, он, не слушая мелодии, как метроном, низким голосом выстукивал:
Та-тата-та-та!
Та-тита-тата!
Нет, и описать не могу. Лучше возьмите любую ноту и спойте на ней:
Ка-хов-ка, Ка-хов-ка - род-на-я вин-тов-ка...
делая ударение на среднем слоге, и у вас будет примерное представление об исполнении "Каховки" Горюновым.
Дунаевский с совершенно серьезным лицом и очень старательно выстукивал ему все ноты мелодии, но Анатолий был очарователен в своем постоянстве, - облюбовав одну ноту, он никак не хотел бросать ее.
Концерт закончился бурными аплодисментами.
Горюнова начали качать, а он, взлетая вверх, кричал:
- Варвары! Вы ничего не смыслите в нюансах!.. Пустите же... тупицы!
Дунаевский, нежно обняв его, стал "шептать" на ухо, чтобы слышали все:
- Толя! Ты прав... Они тупицы, пойдем обедать. А я тебе обязательно напишу ариозо на одной ноте, только подскажи, какую ты больше любишь из всей гаммы!
За обедом мы дружно подняли бокалы за Дунаевского и Светлова и за наше содружество.
К концу съемки наша смена рабочих уже пела эту песенку, а на другой день ее распевала вся студия. Радио вскоре тоже пронюхало, и когда вышла картина, то песенку уже встретили как добрую знакомую.
Работа над картиной шла быстро, Тимошенко не утруждал артистов сложными задачами в "предлагаемых обстоятельствах".
- Артисты у меня высокой квалификации и получают соответственно этому оплату, - отвечал он корреспонденту газеты "Кино", который интересовался, много ли мы репетируем.
- Нет, снимаем сразу после одной - двух технических репетиций для звуковиков и осветителей.
 |
| Вс. Мейерхольд. Шарж худ. Челли |
Метод "работы над ролью" у Тимошенко был не сложный: он садился рядом со съемочным аппаратом. Говорить ему было нельзя - микрофон висел рядом, - но если ему казалось, что сцена идет не в темпе, не как "у французов", он пальцами изображал "ножницы" и, качая головой, мимически показывал нам, что "напрасно, мол, стараетесь... все эти ваши художества я ножницами вырежу!". Вот это, собственно говоря, и было основным в "системе" работы Тимошенко с актером. Нас вначале это смешило, а потом стало мешать. Тогда мы решили отучить его от этого метода. Как только он начинал с ехидной улыбочкой работать "ножницами", актеры останавливались и, сделав большие глаза, спрашивали: "Опять что-нибудь мы не так сделали?". Тимошенко испуганно охал и кричал: "Да зачем же вы остановились, ну вот, все испортили", - и начинал сцену сначала. Понял ли он наш протест или нет, но игру с "ножницами" прекратил.
"Ленфильм"
Студия "Ленфильм" была одной из лучших, если не единственной, в которой творческая и производственная жизнь била ключом. Работали все дружно, начиная от молодых новаторов Г. Козинцева и Л. Трауберга, комсомольцев А. Хейфица и А. Зархи, мудреца Фридриха Эрмлера до "традиционалистов" В. Петрова, А. Ивановского В. Гардина, включая "беспринципного специалиста" С. Тимошенко. На студии уживались и мирно сосуществовали все методы. Критика на деловых просмотрах была прямой - в лоб и по существу, но самое главное - товарищески искренней.
