Жизнь Святого Апостола Павла - [19]
Появление его в Афинах — одно из занимательнейших зрелищ, представляемых Новым Заветом и, в особенности, историей Деяний апостольских. Здесь великому учителю языков представился случай явить все величие своего духа, всю мудрость, приличествующую посланнику Божию. Доселе он имел дело или с суеверными почитателями обрезания и субботы, или с язычниками, слепо кланяющимися бездушным истуканам. Ныне надлежало возвестить слово крестное и мудрым века сего, водрузить крест и там, где доселе видны были только портики философов. Афины были наводнены философами и — идолами! Мудрость греков еще имела здесь свою столицу, но дух Сократа, который почитал философию устроительницей благоденствия человеческого, давно исчез. Последователи выспренного Платона были жалкими мечтателями, ученики привлекательно мудрого Эпикура — низкими плотоугодниками; воспитанники суровой Стои — лицемерными самохвалами. Религия была для здешних философов частью гражданского законоположения, которое, несмотря на все свои нелепости, должно было оставаться неприкосновенным из уважения к народным предрассудкам. Они смеялись над богами внутри своих кабинетов, но с благоговением падали ниц пред ними на торжищах. Образованнейшая часть народа разделяла с философами внутреннее равнодушие к религии, менее просвещенная — погружена была в самое грубое суеверие. Впрочем, дух набожности, может быть, как следствие прежней здравой философии, продолжал быть характерным для афинян: их город был наполнен храмами и жертвенниками, и некоторые были посвящены неведомым богам [33].
Среди этого-то народа, который из прежней мудрости своей сохранил только одно ее свойство — любознательность, и то в превратном виде, Павел должен был возвестить имя распятого Богочеловека. Он хотел отложить начало своей проповеди до прибытия Тимофея и Силы, чтобы в соединении с ними еще слышнее был голос истины. Но сердце его раздиралось от жалости при виде множества истуканов, которыми просвещенные афиняне гордились как некоей драгоценностью. И Павел начал проповедовать один, сначала в синагоге — иудеям, потом на площади — всем жителям без разбора. В числе его слушателей были стоики и эпикурейцы, которые остались недовольны услышанным, ибо он проповедовал об Иисусе Христе и Его Воскресении. Ни те ни другие не верили Павлу [34]. Одни видели в нем пустослова, который хочет убедить людей в том, чему нельзя верить, другие почитали его за провозвестника новых, неслыханных богов. Однако же проповедь Павла никого не оставила равнодушным. Желая знать больше о новом учении, его привели в Ареопаг и попросили повторить услышанное [35]. Это стало поводом к произнесению им той речи, которая в полной мере показала, что Божественный Основатель христианства всегда верно исполнял обещание Свое подавать благовестителям Его учения, в случае нужды, уста и премудрость. Для проповеди слова Божия Павел избрал такой тон, какой должен принимать каждый защитник христианства, имеющий дело со строптивой философией. Он оставил на время все, что связано с историей христианской веры, начав с истин здравого смысла, почерпнутых из рассмотрения природы, человеческого общества и совести — тех высоких истин, которые составляют внутреннее основание христианства. Как, благовествуя иудеям, он находил опору для проповедуемого христианства в самой иудейской религии, так и здесь он открыл на мертвом древе язычества место, куда можно было привить живоносные ростки новой религии.
Афиняне! — воскликнул он, — по всему вижу я, что вы очень набожны, ибо я, обходя и обозревая ваши святыни, нашел и жертвенник, на котором написано: "неведомому Богу". Этого-то Бога, Которого вы, не зная, почитаете, я проповедую вам (ср.: Деян. 17, 22–23). Слова эти должны были привлечь к себе величайшее внимание афинян. Многозначительная надпись: неведомому Богу, вероятно, уже давно заставляла хотя бы некоторых из них погружаться в размышления. Даже если они и не были до сих пор внимательны к ней, то напоминание, сделанное Павлом, должно было непременно пробудить в душе их мысли, которые могли только заключаться в словах: Божество неведомое! Павел вызвался быть Его провозвестником. Можно ли было не обратить внимание на его слова? Впрочем, афиняне могли ожидать от него не более, как повести о каком-нибудь иноземном, для них неслыханном, но обыкновенном, подобном их истуканам, божестве. Следовало изобразить в кратких чертах величие того Бога, Которого он проповедовал, чтобы, приведя их к забвению идолов, возвести их ум и сердце на высоту истинного Боговедения.
Бог, — вещал Богодухновенный вития, — сотворивший мир и все, что в нем, будучи Господом неба и земли, не живет в рукотворенных храмах и не требует служения рук человеческих по какой-либо нужде, но Сам дает всему жизнь и дыхание и все(ср.: Деян. 17, 24–25).
Пред этой беспредельной идеей о Всемогущем Творце всяческих сами собой исчезали все неправильные понятия о божествах, заключаемых в капища, и истуканах.
