Жизнь среди слонов - [3]

— Майлс, это явно люди, — сказал я и бросился вслед за ушедшими. Мы углубились в лес. Вскоре тропинка расширилась и превратилась в протоптанную тропу. Голоса становились все громче, а лес все больше и больше походил на бойню: повсюду белели кости животных, часть костей была раздроблена — из них извлекли костный мозг.

Теперь мы двигались с особой осторожностью. Судя по гомону, впереди было много людей. И действительно, едва тропа свернула, мы очутились перед бомой (загородкой) из колючек, окружавшей лагерь. Человек тридцать отдыхали под соломенными навесами — курили, спали, переговаривались. Их копья, луки, стрелы были свалены под деревьями. На деревянных козлах вялились широкие полосы мяса, а в траве за оградой виднелись еще большие куски мяса: в лагере места не хватало.

Все наше оружие — одна винтовка да ракетница с тремя осветительными ракетами. Признаюсь, я не испытывал особого восторга от встречи со столь превосходящими силами противника. Однако не успел я сказать, что хорошо бы дождаться подкрепления, как смотритель (здоровенный парень с усами, похожими на велосипедный руль) сделал мне знак следовать за ним и бросился прямо в центр лагеря. Что тут началось! Несясь по пятам за смотрителем, я попал в водоворот; браконьеры прыгали через бому во все стороны. Я схватил одного за шею, и мы вместе рухнули на колючую изгородь.

Пленник завопил:

— Мими хапана пига Ньяма, Бвана (Я не убивал дичь, господин).

Я велел ему замолчать. В тот же миг над головой у меня пролетел еще один браконьер.

— Стой! — заорал я.

Куда там. Я выстрелил из ракетницы, ракета описала дугу и подожгла траву метрах в двадцати перед удиравшим злоумышленником. Подавив желание захватить еще одного браконьера, я поднял пленника, отвел его в наш лагерь и бросился назад, но лес уже был пуст и безмолвен.

Вскоре появился Майлс, он очень расстроился, что не смог принять участия в атаке. Огонь, зажженный моей ракетой, быстро приближался к боме. Следовало поскорее собрать все ловушки, копья, симе, луки и колчаны с отравленными стрелами, брошенные хозяевами после первого выстрела. Оружие нельзя было оставлять: им могли воспользоваться другие браконьеры. Наконец появился и Мюррей Уотсон. Его огорчение было еще большим, хотя ему и удалось поймать одного беглеца. Едва мы успели вынести последние мешки с вяленым мясом, как бома вспыхнула и превратилась в огненную стену.

Какой богатый событиями день! Я почти не стыдился охоты на человека, ибо она удовлетворила мой первобытный охотничий инстинкт — защищать свою территорию. Но вечером, по возвращении в лагерь на реке Мара, когда я разглядел пленников, их потухшие, несчастные глаза и следы «столкновения» со смотрителями, меня охватили угрызения совести. Особенно они усилились после слов Майлса, что им дадут по пять месяцев тюрьмы: независимая Танзания безжалостно расправлялась с нарушителями законов и расхитителями народных богатств. Конечно, было поздно что-то менять в их судьбе, а кроме того, справедливость наказания не вызывала сомнений, ибо фауна нуждалась в действенной охране. Не мог я осуждать и смотрителей, не очень нежно обращавшихся с браконьерами. Однако в душу мою запало сомнение, является ли сегодняшнее мероприятие лучшим средством борьбы с браконьерами. Да, мы имели дело с бандой, которая охотилась незаконно и преследовала корыстные интересы. Но, живя по соседству с парками, эти люди могли превратиться после подобного инцидента в наших непримиримых врагов. Хорошо ли это?

Приключения, пережитые за два месяца в Серенгети, так завладели моим воображением, что я мечтал лишь об одном — войти в здешнюю элиту исследователей. Казалось невероятным, что до сих пор никто не проводил серьезных работ по изучению поведения и экологии основных видов крупных животных. Я решил по окончании учебы в Оксфорде выбрать себе для изучения какое-то животное, а поскольку еще никто не изучал львов в их естественной среде обитания, выбор напрашивался сам собой. Пока же я читал все, что имелось по технике радиослежения, и мечтал применить этот метод ко львам.

Глава II. Дилемма в Маньяре

В начале 1965 года я поделился своими планами с Джоном Оуэном. Затем мне удалось договориться о встрече с ним во время его короткого отпуска. Он принял меня в своем крохотном ухоженном садике в Суссексе, где жил, наезжая в Англию.

Оуэн яростно мешал мусор в костре, дым которого лениво поднимался вверх и смешивался с осенним смогом, грозя окончательно скрыть от нас бледное английское солнце. С явной неохотой оторвавшись от своего занятия, он пригласил меня сесть и зычным голосом попросил жену Патрицию приготовить нам чай. Маленькое кресло еле вмещало большое тело Оуэна, а в его голубых бесстрастных глазах не удавалось прочесть никаких мыслей. Посасывая трубку, он внимательно слушал, как я излагал свою программу изучения львов. А потом сказал:

— Очень жаль, Иэн, но это невозможно. Львами будет заниматься другой человек.

Этим другим человеком оказался Джордж Шаллер, американский зоолог, снискавший себе известность изучением горилл, живущих на вулканах Вирунга в Руанде и Уганде