Жизнь с призраками - [15]

Я погладил хрустальный шар. Он был теплее, чем обычно, кончики пальцев будто погрузились в нагретый солнцем песок.

— Полетишь как? Через Стамбул или напрямую?

Мне было все равно, как я полечу. Шар ожил в кармане, я чувствовал, как дышит море и как о чем-то пытаются говорить со мной белые дома.

— Да, — сказала Клава, — жить ты будешь не в Бодруме…

Я скривился.

— Извини, там дороже, да и какая тебе разница!

— Белые дома, — вдруг сказал я, — белые дома, сбегающие к морю!

— Сядешь на долмушик и доедешь…

— На что?

— Не грузи, — проворчала она, — все сам узнаешь…

— Отель хоть как называется? — спросил я.

— «Конкордия»! — ответила Клава. И опять засмеялась. Да так, что хрустальный шар в кармане зазвенел в ответ.

Я понял, что зимнее время действительно кончилось.

7. «Конкордия»

Так и оказался я в самом начале лета в «Конкордии»…

Многоточие есть музыкальная пауза, песня «Улица снов», которую я слушал во время перелета в Стамбул. Точнее, подслушивал, даже не зная ее названия. Хорошо одетый господин в кресле рядом надел предложенные стюардессой наушники, закрыл глаза, откинулся на спинку и начал подергиваться в такт музыке, что доносилась и до меня, так громко она играла.

Самолет был «Турецких авиалиний». Лететь им посоветовал мне Влад, таинственно сказав, что, мол, всякое может произойти с моей душой и кто знает, но вдруг я решусь на какое-то время остаться. Где-где… В Бодруме, конечно, вдруг да найдешь, что ищешь, а если чартером, то билет просто не поменяешь, другое дело регулярный рейс, ну и что, что с пересадкой.

Что ищешь? Тебе лучше знать, пусть я и твой психотерапевт, но подсказки здесь не нужны, так что звони Клаве и соглашайся на этот вариант…

Я согласился, и вот вынужден прислушиваться к песне, которая затягивает меня все больше и больше, попросить, что ли, наушники да присоединиться к прослушиванию?

Только стюардессы не видно, а нажимать на кнопочку лень. Девушка, что сидит третьей в нашем ряду, у окна, за которым ничего, кроме пелены облаков, недовольно морщится и просит господина сделать звук потише. Он не реагирует, тогда она теребит его за рукав и повторяет просьбу уже громче. Громче-тише, тише-громче. Господин снимает наушники, теперь мы все можем слушать, как голос подхватывает и, вместе с музыкой, внезапно погружает тебя в странную смесь радости и печали, жаль, что слова непонятны, они проскальзывают, пролетают мимо, как облака за иллюминатором.

— Хорошая песня! — говорю я, когда наступает тишина, слышен лишь гул двигателей.

Господин кивает, а потом отвечает на правильном русском, но с сильным акцентом:

— Очень хорошая!

Девушка смотрит на нас, потом поворачивается к окну и мгновенно засыпает.

— Как называется? — продолжаю я.

Сосед задумывается, видимо, подбирая нужные русские слова.

— «Улица снов», — после небольшой паузы говорит он. В его произношении это словосочетание звучит мягко и певуче, примерно так: «Ульицаа сновь».

И словосочетание это настигает меня как внезапный ливень в июльский полдень. Еще минуту назад небо было безоблачным, но вот выкатилась мощная черная туча и разверзлись хляби небесные.

Улица снов — это та, на которой я живу. Где мои тени и мои родные призраки. И откуда я сбежал, пока вот только неясно зачем.

— А про что там поют? — не удерживаюсь и спрашиваю уже позевывающего господина.

Он отвечает не сразу. Видимо, пытается перевести про себя с одного языка на другой, открыть для меня дверь между двумя мирами и сделать это так, чтобы она не сильно скрипела.

— Там нет сюжета, — отвечает он наконец, — но, вообще-то, там говорится о том, что когда главный герой был еще меньше птиц, то любовь взяла его за руку, и он пошел ночью по улице снов с Хаджи Ятмазом в кармане…

— С кем? — переспрашиваю я.

Сосед удрученно вздыхает, но потом, видимо, решив, что надо до конца объяснить этому приставучему русскому суть незамысловатой турецкой песенки, говорит, что это такая игрушка, можно еще ее назвать «хаджи, который не ложится».

Я не спрашиваю уже, кто такой этот хаджи, догадываюсь, что форма обращения. Дверь между мирами отчаянно скрипит, но мне хочется, чтобы она распахнулась как можно шире.

— А дальше?

Большие глаза господина становятся совсем печальными, он опять начинает мучительный процесс перевода с одного языка на другой, а потом, уже совсем сонным голосом, выдает мне результат:

— А дальше припев. Он поет, что если бы пошел дождь, если бы птица села ему на руку, то он бы плакал в одиночестве. Но его мама сказала бы: «Это все от любви, не обращай внимания, подойди ко мне…»

На этих словах мне самому захотелось плакать. Облака за иллюминатором исчезли, в салон пробивалось ослепительное солнце. Девушка, не открывая глаза, задернула на окне шторку. Господин продолжал говорить что-то еще, но я услышал лишь последнюю строчку: та, кого я люблю, и та, что любит меня, — разные люди… Видимо, он продолжал то открывать, то закрывать скрипящую дверь, но монотонный гул двигателей сморил меня, и я отправился на улицу снов, следом за давно пребывающей там девушкой. В ее лице мне вдруг невольно почудилось что-то напоминающее Леру, когда она была столь же молода.