Жизнь против смерти - [10]

Шрифт
Интервал

— Майстер по шахматы? — спросил он.

Девушки переглянулись. Они не поняли. Шура спросила:

— Гражданин, вы что, близорукий?

— Нисколько! — вырвалось у Ондржея. — То есть немножко, — забормотал он.

Он увидел, что попал впросак.

— Ах, вот в чем дело… — протянула кудрявая прядильщица.

По тону было понятно, что она очень мало верит в близорукость Ондржея.

Тут к ним присоединилась совсем молоденькая узбечка: она что-то укоризненно затараторила, обращаясь к обеим девушкам постарше и как бы заступаясь за Ондржея. Она взяла его за руку и с детской горячностью потащила к портрету. Не отпуская эту большую мужскую руку, девушка, будто на уроке письма, стала водить указательным пальцем Ондржея по надписи под стеклом и прочитала:

— Карл Маркс. Повторяй за мной: Карл Маркс. Вы разве не учили о нем в школе? Не беспокойся, все догонишь, — сказала она. — Дедушка этого тоже не знал.

Да, на этот раз Ондржей опозорился.

И вот Ондржею уже кажутся сном первые шаги в Ташкенте, когда комсомолки взяли его в работу и стали учить читать по слогам «Правду». Господи, как он лез из кожи, чтобы не осрамиться перед девчонками. Но когда он писал, постоянно путал «б» и «д». Он всегда выводил верхний хвостик не в ту сторону. Но сейчас он уж хорошо знает русский язык! Трудно даже представить себе, что возможно было такое забавное недоразумение, когда женщина, мывшая фабричную лестницу, чуть не шлепнула его тряпкой, потому что он крикнул механику Лысенко «Позор!» вместо «Осторожней!»; тот засмотрелся на какой-то физкультурный плакат на противоположной стене и, не глядя себе под ноги, едва не опрокинул ведро. В то время Ондржей, конечно, не подозревал, что слово «позор» означает по-русски «стыд», а разозленная уборщица приняла восклицание на свой счет. Все кажется теперь сном: тоска, забавные приключения и потом серьезная болезнь. Ондржей был на волосок от смерти — он заболел менингитом. Его удалось вылечить в Ташкенте при помощи инъекций и других средств, так что болезнь прошла бесследно, по Ондржею посоветовали жить в более умеренном климате.

Под кавказским небом Ондржей окончательно понравился, обосновался в Грузии, сросся с карханой в Тбилиси и теперь вдыхает южный горный воздух и характерный запах шелковых коконов, которые перед размоткой опускают в горячую воду.

Когда-то давно, еще во времена Византийской империи, два миссионера вернулись из Китая в Царьград. Они отряхнули пыль с сандалий, постучали полыми бамбуковыми посохами, и перед императором Юстинианом высыпалась горсточка каких-то зернышек, похожих на мак. Зернышки были живые, дышали, хотя и незаметно для всех. Это были яички невзрачной, в серовато-грязном наряде, ночной бабочки. Но у этого скромного ночного мотылька — чудесные дети. Его гусеницы прядут нить. Два монаха принесли в Византию с далекого Востока богатство большее, чем глыба золота, которую каждый из них мог бы унести на своих плечах.

Гладкая и блестящая пряжа, тонкая и шелковистая, как косы русалок, золотистая, как волосы принцессы Одуванчик, — неужели это отвердевшая слюна безобразных гусениц, невероятно прожорливых? На шелководческой ферме выращивают целые леса тутового дерева — шелковицы для гусениц шелкопряда, прежде чем они примутся за работу, за удивительную таинственную работу в лаборатории природы. Как ловко обматывают гусеницы вокруг себя двойную коконную нить! Какой у них опыт! Это древние-предревние китайские прядильщицы, много-много старше, чем те три пряхи судьбы и все сказочные пряхи. Ведь кокон — это тот самый орех, в котором феи послали Золушке бальное платье.

Я знаю вас, феи. Вереница работниц, аллеи машин. Природа запутала свою чудесную работу, и над шелком приходится немало потрудиться, прежде чем он увидит свет. Коконы запаривают в горячей воде, и тогда кончик шелковой нити отделяется, продевается в стеклянный глазок, несколько нитей скручиваются в одну и наматываются на мотовило, — словом, не так-то просто получить моток шелка-сырца.

Нити для основы скручиваются иначе, чем для утка. Они еще липкие после работы гусениц, их нужно очистить от клея. При запарке коконов по цеху разносится характерный запах. Ондржей любил этот запах. А если шелк должен быть особенно белым и мягким, он вдобавок пропускается через серную камеру. Отбеленная пряжа хрустит в руках, как снег под ногами.

Шелк наэлектризован, будто девичьи волосы, шелк нежен, как девичья кожа, шелк шевелится, шумит, шуршит и поет. У каждого вида волокна свой характер. Лен — это горец, шерсть — крестьянка, хлопок — барышня. Шелк, такой нежный на ощупь, блестящий, как вино или влюбленные глаза, шелк — это обольстительница-авантюристка с далекого Востока. Куда только она не проникала! Из империи сына Солнца в страну турецкого Полумесяца; она побывала в гареме султана, в розовых садах персидского шаха, у венецианского дожа, при дворе французского короля. Она видела торжественные богослужения и пышные коронации, придворный блеск, аристократическую заносчивость, альковы куртизанок, грацию пасторалей, чванство заморских купцов. История драгоценной ткани, прохладной летом и греющей в зимний холод, тонкой, прочной и эластичной, тесно связана с историей классов. С упадком рыцарства шелк перебрался из замков в города; революции вздымались и спадали, засыпáя в тихих заводях буржуазного быта; дорогая ткань исчезала из богатых покоев, на шелковой обивке которых были вытканы эпизоды из античной мифологии, и уселась в кринолине цветочками на полосатое канапе, к кексам и кофе.


Еще от автора Мария Пуйманова
Люди на перепутье. Игра с огнем. Жизнь против смерти

Когда смотришь на портрет Марии Пуймановой, представляешь себе ее облик, полный удивительно женственного обаяния, — с трудом верится, что перед тобой автор одной из самых мужественных книг XX века.Ни ее изящные ранние рассказы, ни многочисленные критические эссе, ни психологические повести как будто не предвещали эпического размаха трилогии «Люди на перепутье» (1937), «Игра с огнем», (1948) и «Жизнь против смерти» (1952). А между тем трилогия — это, несомненно, своеобразный итог жизненного и творческого пути писательницы.Трилогия Пуймановой не только принадлежит к вершинным достижениям чешского романа, она прочно вошла в фонд социалистической классики.Вступительная статья и примечания И. Бернштейн.Иллюстрации П. Пинкисевича.


Люди на перепутье

Когда смотришь на портрет Марии Пуймановой, представляешь себе ее облик, полный удивительно женственного обаяния, — с трудом верится, что перед тобой автор одной из самых мужественных книг XX века.Ни ее изящные ранние рассказы, ни многочисленные критические эссе, ни психологические повести как будто не предвещали эпического размаха трилогии «Люди на перепутье» (1937), «Игра с огнем», (1948) и «Жизнь против смерти» (1952). А между тем трилогия — это, несомненно, своеобразный итог жизненного и творческого пути писательницы.Трилогия Пуймановой не только принадлежит к вершинным достижениям чешского романа, она прочно вошла в фонд социалистической классики.Иллюстрации П.


Игра с огнем

Когда смотришь на портрет Марии Пуймановой, представляешь себе ее облик, полный удивительно женственного обаяния, — с трудом верится, что перед тобой автор одной из самых мужественных книг XX века.Ни ее изящные ранние рассказы, ни многочисленные критические эссе, ни психологические повести как будто не предвещали эпического размаха трилогии «Люди на перепутье» (1937), «Игра с огнем», (1948) и «Жизнь против смерти» (1952). А между тем трилогия — это, несомненно, своеобразный итог жизненного и творческого пути писательницы.Трилогия Пуймановой не только принадлежит к вершинным достижениям чешского романа, она прочно вошла в фонд социалистической классики.Иллюстрации П.


Рекомендуем почитать
Белая земля. Повесть

Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.).  В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.


В плену у белополяков

Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.


Признание в ненависти и любви

Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.


Героические рассказы

Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.