Жизнь после смерти. 8 + 8 - [23]
— Ну-ка марш домой!
Аньпин аж подпрыгнул от страха и спрятался за мать Фу Третьего.
— Па! Я учусь у Лэй Фэна! — заверещал он, показывая на старушку. — Не веришь — у нее спроси!
Ван Дэцзи потом рассказывал, что, когда увидел мать Фу Третьего, сердце прямо в пятки ушло. Никогда не видал раньше, чтобы между матерью и сыном было такое сходство! И ладно б черты, удивительно другое! Когда он увидел эту изможденную старушку — одна рука лежала на животе, а другую она медленно протягивала в сторону Ван Дэцзи, наверное пытаясь пожать ему руку, — перед глазами сразу возник Фу Третий. Привалившись к стене туалета, он точно так же протягивал ему арбузный нож.
Лодку было не признать — как-никак, дней двадцать прошло. Лодки с винзавода, на которых возили желтое вино, буквально оттеснили ее в самый угол пристани. Вид у сункэнской гостьи был прискорбный — как у всякого судна, оставленного на произвол судьбы. Соломенный навес исчез, а из четырех шестов, на которых он держался, осталась торчать лишь одинокая палка, напоминавшая убогий флагшток в какой-нибудь начальной школе. Печки тоже след простыл — наверняка кто-то позарился на кирпичи и унес, причем настолько аккуратно, что ни осколочка не осталось. Помимо дурачка Гуанчуня, тут явно бывали и другие: кто-то замусорил палубу угольным шлаком, кто-то закапал водой, кто-то набросал объедков. Дно стало грязным, как у лодки мусорщиков, что плавают по реке летом.
Встав на причале, Ли Цзиньчжи принялась громко бранить местных лодочников.
— Нет совести у людей, — возмущалась она, показывая на заводские лодки. — Отличную лодку довели до такого состояния, а свои-то вон чистые! Раз чужая — надо помойку устроить?
Лодочники орали в ответ:
— Че ругаешься?! Между прочим, это мы ее пришвартовали, а то плавала б уже в Тихом океане!
— Сестрица, главное — нашлась лодка, ну их! — примирительно сказала мать Фу Третьего. Она наблюдала, как Ван Дэцзи с помощниками прилаживают весло — видно, что опыта нет, только впустую возятся. Разволновавшись, она стала спускаться к ним, и Ли Цзиньчжи даже руку подать не успела, как старушка очутилась в лодке.
Стоял сентябрьский вечер, солнечный свет лениво тек над Винзаводной пристанью, словно выдержанное, ароматное желтое вино. Река сверкала в его лучах, а люди не могли отвести глаз от засохшего пятна крови на лодке. Вернее, поначалу они просто наблюдали, как Ван Дэцзи и мать Фу Третьего вдвоем прилаживают весло, а потом дурачок Гуанчунь обнаружил странное пятно, показал его Аньпину и громко сказал:
— Смотри, кровь! Как будто корову нарисовали!
Все взглянули туда — действительно, пятно крови, причем отчетливое — пусть и не слишком похожее на корову. Ли Цзиньчжи сделала страшные глаза и демонстративно приложила палец к губам, мол, молчите все!
— Старушка плохо видит, — вполголоса пояснила она, — хорошо, если не заметит.
Но Аньпин не послушал и заявил Гуанчуню тоном знатока:
— А ты знаешь, как трудно отмыть кровь? Вода не поможет, тут спиртом тереть нужно. Не веришь? Беги за спиртом, проведем эксперимент!
— А где взять спирт? — спросил Гуанчунь.
Аньпин растерянно захлопал глазами:
— Э-э, ну… ладно, давай потом! Да и толку тебе показывать! Тебе лишь бы на что похоже — везде то коров, то лошадей видишь! Дурень!
Наконец на лодке осталась только мать Фу Третьего. Лодки с винзавода расступились, освободив ей путь. Ван Дэцзи с помощниками сошли на берег — ну не смыслили они в лодках — и просто стояли и смотрели, как старушка медленно отплывает от причала.
— А вы заметили пятно крови? — спросила Ли Цзиньчжи.
— Еще бы, большущее! — отозвался Ван Дэцзи. — Просто говорить ей не стал.
— Да она почти не видит, — вздохнула Ли Цзиньчжи. — Может, и к лучшему, а то, если поймет, что там кровь ее сына, боюсь, не доплывет до дома.
— Да она так и так не доплывет, — сказал Ван Дэцзи. — До Сункэна несколько десятков ли. Да и домашние наверняка не в курсе, куда она отправилась. А иначе разве ж отпустили бы ее одну?
Лодка Фу Третьего отплывала от пристани, а заводские расходились подальше, уступая ей. Вдруг старушка, которая с трудом уже держалась на ногах, еле-еле остановила лодку, медленно обернулась, потерла глаза и попыталась вглядеться куда-то в сторону причала, где стояла Ли Цзиньчжи и все остальные. Видимо, хотела попрощаться. Конечно, на таком расстоянии она уже ничегошеньки не видела и не могла различить, где стоят добрые люди с улицы Сяньчуньшу, а где — горы кувшинов вина с завода. Вдруг она опустилась на колени и отвесила земной поклон, коснувшись лбом днища лодки.
— Чего она кувшинам кланяется? — заржал Гуанчунь.
Но остальные не смеялись — они поняли, что старушка сослепу немного перепутала сторону. Все дружно замахали руками и закричали:
— Не стоит благодарности, бабушка! Ну хватит, вставайте скорей!
Мать Фу Третьего поднялась на ноги — черная, смутно различимая фигурка, освещенная закатным солнцем, издалека казалась совсем крошечной. Вот так в тот сентябрьский вечер Винзаводную пристань покинула последняя арбузная лодка из Сункэна. Со слов Ван Дэцзи — а он ездил в Сункэн чинить тракторы — плыть туда около шестидесяти ли, разок уж точно придется заночевать на реке.
Увлекательный документальный роман впервые в нашей стране повествует об удивительной жизни барона Унгерна – человека, ставшего в 1920-е годы «исчадием ада» для одних и знаменем борьбы с большевизмом для других. В книге на богатейшем фактическом материале, подвергшемся историко-философскому осмыслению, рассматриваются судьбы России и Востока той эпохи.
Время действия — конец прошлого века. Место — Санкт-Петербург. Начальник сыскной полиции Иван Дмитриевич Путилин расследует убийство высокопоставленного дипломата — австрийского военного агента. Неудача расследования может грозить крупным международным конфликтом. Подозрение падает на нескольких человек, в том числе на любовницу дипломата и ее обманутого мужа. В конечном итоге убийство будет раскрыто с совершенно неожиданной стороны, а послужной список Ивана Путилина пополнится новым завершенным делом. Таких дел будет еще много — впереди целая серия романов Леонида Юзефовича о знаменитом русском сыщике.
За годы службы Иван Дмитриевич перевидал десятки трупов, но по возможности старался до них не дотрагиваться, тем более голыми руками. Он присел на корточки рядом с Куколевым, пытаясь разглядеть его лицо, наполовину зарытое в подушку. Видны были только спутанные волосы на виске, один закрытый глаз и одна ноздря. Иван Дмитриевич машинально отметил, что с кровати свешивается правая рука, на которой, казалось, чего-то не хватает. Чего?..
«Октябрь», 2015, №№ 4–6.В то время как новейшая историческая проза мутирует в фантастику или эмигрирует на поле нон-фикшн, роман Леонида Юзефовича пролагает иной путь к памяти. Автор доказывает, что анализ – такая же писательская сила, как воображение, но, вплотную придерживаясь фактов – дневниковых записей, писем, свидетельств, – занят не занимательным их изложением, а выявлением закономерностей жизни. Карта боевого похода «белого» генерала и «красного» командира в Якутию в начале двадцатых годов прошлого века обращается для читателя в рисунок судьбы, исторические документы вплетаются в бесконечные письмена жизни, приобщающие читателя к архиву бесценного человеческого опыта.Роман о том, как было, превращается в роман о том, как бывает.
Миуссы Людмилы Улицкой и Ольги Трифоновой, Ленгоры Дмитрия Быкова, ВДНХ Дмитрия Глуховского, «тучерез» в Гнездниковском переулке Марины Москвиной, Матвеевское (оно же Ближняя дача) Александра Архангельского, Рождественка Андрея Макаревича, Ордынка Сергея Шаргунова… У каждого своя история и своя Москва, но на пересечении узких переулков и шумных проспектов так легко найти место встречи!Все тексты написаны специально для этой книги.Книга иллюстрирована московскими акварелями Алёны Дергилёвой.
1870-е годы. В Санкт-Петербурге убит монгольский князь, продавший душу дьяволу, а немногим позже застрелен серебряной пулей писатель Каменский.1893 год. На берегу реки Волхов ушедший в отставку начальник сыскной полиции рассказывает о своем самом необыкновенном расследовании.1913 год. Русский офицер Солодовников участвует в военном походе в Монголии.1918 год. На улице Санкт-Петербурга монгольские ламы возносят молитвы под знаком «суувастик».Четыре времени, четыре эпохи сплелись в романе в прихотливый клубок преступлений и наказаний, распутать который по силам только одному человеку — Ивану Дмитриевичу Путилину.Его талант сыщика проливает свет не только на прошлое, но и на будущее.
«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
Книга «Давид Самойлов. Мемуары. Переписка. Эссе» продолжает серию изданных «Временем» книг выдающегося русского поэта и мыслителя, 100-летие со дня рождения которого отмечается в 2020 году («Поденные записи» в двух томах, «Памятные записки», «Книга о русской рифме», «Поэмы», «Мне выпало всё», «Счастье ремесла», «Из детства»). Как отмечает во вступительной статье Андрей Немзер, «глубокая внутренняя сосредоточенность истинного поэта не мешает его открытости миру, но прямо ее подразумевает». Самойлов находился в постоянном диалоге с современниками.
Книга посвящена истории русского неоязычества от его зарождения до современности. Анализируются его корни, связанные с нарастанием социальной и межэтнической напряженности в СССР в 1970-1980-е гг.; обсуждается реакция на это радикальных русских националистов, нашедшая выражение в научной фантастике; прослеживаются особенности неоязыческих подходов в политической и религиозной сферах; дается характеристика неоязыческой идеологии и показываются ее проявления в политике, религии и искусстве. Рассматриваются портреты лидеров неоязычества и анализируется их путь к нему.
В конце 1960-х годов, на пороге своего пятидесятилетия Давид Самойлов (1920–1990) обратился к прозе. Работа над заветной книгой продолжалась до смерти поэта. В «Памятных записках» воспоминания о детстве, отрочестве, юности, годах войны и страшном послевоенном семилетии органично соединились с размышлениями о новейшей истории, путях России и русской интеллигенции, судьбе и назначении литературы в ХХ веке. Среди героев книги «последние гении» (Николай Заболоцкий, Борис Пастернак, Анна Ахматова), старшие современники Самойлова (Мария Петровых, Илья Сельвинский, Леонид Мартынов), его ближайшие друзья-сверстники, погибшие на Великой Отечественной войне (Михаил Кульчицкий, Павел Коган) и выбравшие разные дороги во второй половине века (Борис Слуцкий, Николай Глазков, Сергей Наровчатов)
Мама любит дочку, дочка – маму. Но почему эта любовь так похожа на военные действия? Почему к дочерней любви часто примешивается раздражение, а материнская любовь, способная на подвиги в форс-мажорных обстоятельствах, бывает невыносима в обычной жизни? Авторы рассказов – известные писатели, художники, психологи – на время утратили свою именитость, заслуги и социальные роли. Здесь они просто дочери и матери. Такие же обиженные, любящие и тоскующие, как все мы.