Жизнь после смерти. 8 + 8 - [22]

Шрифт
Интервал

— Я к Дашэну!

— Его нет дома! Разве муж не говорил с тобой? Больше не ходи к нам! Ты плохо влияешь на Дашэна!

Аньпин осклабился:

— Говорил, а как же! Да кому сдался ваш Дашэн. Не хотите вот «поучиться у Лэй Фэна», лодку поискать?

С этими словами он залез с ногами на кровать Дашэна, распахнул то окно на реку и высунул голову наружу. Тут Ли Цзиньчжи как стеганет его портновской линейкой! Мальчишка заверещал:

— Чего бьете-то?! Я не вру! Вот шоб мне провалиться! Я «учусь у Лэй Фэна», лодку ищу с арбузами — не видели, не проплывала тут, а? Ли Цзиньчжи в ярости принялась стаскивать Аньпина с кровати. Что он мелет? Какая лодка, какие арбузы или тыквы, в чем вообще дело?

— Не видала я никакой лодки! Я тебе кошка, чтоб у окна сидеть да на речку любоваться?

— Ищут лодку парня, которого Шоулай прибил! — заявил мальчик.

Ли Цзиньчжи опешила, а потом еще больше разозлилась.

— Да чтоб ты сдох, гаденыш! — заорала она, дубася его линейкой. — Ищут лодку покойника — а ты к нам пришел? А чего не к себе? Ух, берегись! Я сейчас сама тебя прибью, без Ван Дэцзи справлюсь!

В попытке увернуться Аньпин соскочил с кровати:

— Вот дура! У меня дома что, окна на реку?

Аньпин выбежал на улицу, а Ли Цзиньчжи — за ним, чуть не сбив с ног мать Фу Третьего, ждавшую у двери. Увидев старуху из Сункэна, Ли Цзиньчжи поняла, что на этот раз малец не соврал. Та обратилась к ней:

— Милочка! — Цзиньчжи даже не обиделась, сункэнцы всех женщин так называют, независимо от возраста.

— Что такое? — откликнулась она, отпустив Аньпина. Оглядев старушку, спросила: — Это вашего сына… — И умолкла на полуслове, как-то неловко вышло.

Они ведь с Чэнь Сучжэнь — матерью Шоулая — вместе работали на текстильной фабрике, но не очень ладили. Так что, помолчав, она все-таки не удержалась:

— Ох уж этот Шоулай! — заявила она. — Честно вам скажу, я его с детства знаю, я еще тогда говорила, что он бедовый! А мать избаловала его до чертиков. Вот знаете, проступки детей — это всегда вина родителей, пробелы воспитания!

Мать Фу Третьего промолчала. Тогда Ли Цзиньчжи сменила тон и добавила уже спокойней:

— Да что об этом говорить! Вы, может, даже и не знаете, кто убийца вашего сына.

Вид у старушки стал совсем растерянный, она пошла было вслед за Аньпином, но Цзиньчжи воспротивилась:

— Стойте! Куда же вы? Зашли бы в дом! Хотите водички?

— Спасибо тебе, милочка, — ответила та. — Я уж попила, не могу больше. Милочка, вот ты у самой реки живешь, не видала мою лодку?

— Не видала, — на автомате ответила Ли Цзиньчжи, как вдруг вспомнила: только ж недавно она ехала на велосипеде, а мимо шел дурачок Гуанчунь, с этим… как его… точно, с веслом! Глаза Цзиньчжи засверкали.

— Подождите! — закричала она. — Давайте сходим к Гуанчуню!

Так мать Фу Третьего и ее провожатые вновь оказались на улице и пошли обратно, к дому дурачка Гуанчуня.

Однако у дверей обнаружилось препятствие в лице бабки дурачка: та сразу заявила, что хоть ее внук и слабоумный, но отродясь не брал чужого.

— Вот когда ты видела, чтоб он что-то украл, а? — возмутилась она.

— Тут не что-то, а весло! — пояснила Ли Цзиньчжи. — Вон, посмотри на нее, — она показала на мать Фу Третьего, поджидавшую на улице, — посмотри хорошенько!

Бабушка Гуанчуня, вытянув шею, заметила у электрического столба сгорбленную сункэнскую старушку.

— И что с ней? — спросила бабка.

— Это мать Фу Третьего, того самого, с арбузной лодки, — понизив голос, пояснила Цзиньчжи. — Послушай, ладно Гуанчунь, а ты-то? Ты же человек набожный, как можно держать в доме такое?

Бабка переменилась в лице и поспешно засеменила на бинтованных ножках во внутренний двор, крича на ходу:

— Гуанчунь, ах ты балбес, а я тут тебя выгораживаю! Как ты додумался только притащить домой эту дрянь!

Ли Цзиньчжи побежала за ней и увидела дурачка — тот сидел во дворе и стерег весло. Лак уже облупился, и проступило почерневшее от времени дерево. Этот атрибут водной жизни, оказавшись на суше, отчего-то стал похож на какое-то старое, примитивное оружие. Видимо, поэтому Гуанчуню, имевшему о войне крайне странные представления, оно и приглянулось. Бабка уже приспособила весло в хозяйстве: подвесила на него овощи сушиться и приставила еще совсем мокрую швабру. Ли Цзиньчжи без колебаний схватила весло, вернулась обратно к двери и крикнула матери Фу Третьего:

— Глядите, не ваше?

Старушка подошла и заморгала, вглядываясь, — но тщетно. Тогда она пощупала его и сразу же заключила:

— Точно, наше весло! Я его сразу узна́ю, оно же двадцать лет у нас, на нем еще красная ленточка была.

Ли Цзиньчжи вздохнула с облегчением:

— Ну раз нашлось весло — найдется и лодка! Осталось понять, помнит ли этот дуралей, где она.

Она пошла было обратно в дом — но тут бабка самолично выволокла Гуанчуня на улицу. Увидев мать Фу Третьего, он по-военному козырнул. Бабка подошла к старушке и взяла ее за руку:

— Послушайте, наш Гуанчунь умом слабоват, вот и утащил, в войну поиграть захотел. А мне наплел, будто взял с какой-то прохудившейся лодки на Винзаводной. Вы уж зла не держите!

Тем вечером мы наблюдали, как целая процессия с веслом направилась в сторону Винзаводной пристани: дурачок Гуанчунь гордо вышагивал впереди, остальная компания была совсем разношерстной: Аньпин — сын Ван Дэцзи, Ли Цзиньчжи и бабка Гуанчуня. Последняя вела под руку старушку в шерстяном платке — как мы потом поняли, это была мать Фу Третьего. По дороге к ним присоединился еще один человек, и Аньпин безропотно отдал весло ему. Еще бы, ведь это был сам Ван Дэцзи. Он как раз возвращался на велосипеде с работы и увидел, что сын околачивается на улице. Подъехав к ним, Ван Дэцзи заорал:


Еще от автора Денис Викторович Драгунский
Самодержец пустыни

Увлекательный документальный роман впервые в нашей стране повествует об удивительной жизни барона Унгерна – человека, ставшего в 1920-е годы «исчадием ада» для одних и знаменем борьбы с большевизмом для других. В книге на богатейшем фактическом материале, подвергшемся историко-философскому осмыслению, рассматриваются судьбы России и Востока той эпохи.


Костюм Арлекина

Время действия — конец прошлого века. Место — Санкт-Петербург. Начальник сыскной полиции Иван Дмитриевич Путилин расследует убийство высокопоставленного дипломата — австрийского военного агента. Неудача расследования может грозить крупным международным конфликтом. Подозрение падает на нескольких человек, в том числе на любовницу дипломата и ее обманутого мужа. В конечном итоге убийство будет раскрыто с совершенно неожиданной стороны, а послужной список Ивана Путилина пополнится новым завершенным делом. Таких дел будет еще много — впереди целая серия романов Леонида Юзефовича о знаменитом русском сыщике.


Дом свиданий

За годы службы Иван Дмитриевич перевидал десятки трупов, но по возможности старался до них не дотрагиваться, тем более голыми руками. Он присел на корточки рядом с Куколевым, пытаясь разглядеть его лицо, наполовину зарытое в подушку. Видны были только спутанные волосы на виске, один закрытый глаз и одна ноздря. Иван Дмитриевич машинально отметил, что с кровати свешивается правая рука, на которой, казалось, чего-то не хватает. Чего?..


Зимняя дорога

«Октябрь», 2015, №№ 4–6.В то время как новейшая историческая проза мутирует в фантастику или эмигрирует на поле нон-фикшн, роман Леонида Юзефовича пролагает иной путь к памяти. Автор доказывает, что анализ – такая же писательская сила, как воображение, но, вплотную придерживаясь фактов – дневниковых записей, писем, свидетельств, – занят не занимательным их изложением, а выявлением закономерностей жизни. Карта боевого похода «белого» генерала и «красного» командира в Якутию в начале двадцатых годов прошлого века обращается для читателя в рисунок судьбы, исторические документы вплетаются в бесконечные письмена жизни, приобщающие читателя к архиву бесценного человеческого опыта.Роман о том, как было, превращается в роман о том, как бывает.


Москва: место встречи

Миуссы Людмилы Улицкой и Ольги Трифоновой, Ленгоры Дмитрия Быкова, ВДНХ Дмитрия Глуховского, «тучерез» в Гнездниковском переулке Марины Москвиной, Матвеевское (оно же Ближняя дача) Александра Архангельского, Рождественка Андрея Макаревича, Ордынка Сергея Шаргунова… У каждого своя история и своя Москва, но на пересечении узких переулков и шумных проспектов так легко найти место встречи!Все тексты написаны специально для этой книги.Книга иллюстрирована московскими акварелями Алёны Дергилёвой.


Князь ветра

1870-е годы. В Санкт-Петербурге убит монгольский князь, продавший душу дьяволу, а немногим позже застрелен серебряной пулей писатель Каменский.1893 год. На берегу реки Волхов ушедший в отставку начальник сыскной полиции рассказывает о своем самом необыкновенном расследовании.1913 год. Русский офицер Солодовников участвует в военном походе в Монголии.1918 год. На улице Санкт-Петербурга монгольские ламы возносят молитвы под знаком «суувастик».Четыре времени, четыре эпохи сплелись в романе в прихотливый клубок преступлений и наказаний, распутать который по силам только одному человеку — Ивану Дмитриевичу Путилину.Его талант сыщика проливает свет не только на прошлое, но и на будущее.


Рекомендуем почитать
Человек на балконе

«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.


Крик далеких муравьев

Рассказ опубликован в журнале «Грани», № 60, 1966 г.


Маленькая фигурка моего отца

Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.


Собачье дело: Повесть и рассказы

15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.


Счастье

Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!


Мемуары. Переписка. Эссе

Книга «Давид Самойлов. Мемуары. Переписка. Эссе» продолжает серию изданных «Временем» книг выдающегося русского поэта и мыслителя, 100-летие со дня рождения которого отмечается в 2020 году («Поденные записи» в двух томах, «Памятные записки», «Книга о русской рифме», «Поэмы», «Мне выпало всё», «Счастье ремесла», «Из детства»). Как отмечает во вступительной статье Андрей Немзер, «глубокая внутренняя сосредоточенность истинного поэта не мешает его открытости миру, но прямо ее подразумевает». Самойлов находился в постоянном диалоге с современниками.


Русское родноверие

Книга посвящена истории русского неоязычества от его зарождения до современности. Анализируются его корни, связанные с нарастанием социальной и межэтнической напряженности в СССР в 1970-1980-е гг.; обсуждается реакция на это радикальных русских националистов, нашедшая выражение в научной фантастике; прослеживаются особенности неоязыческих подходов в политической и религиозной сферах; дается характеристика неоязыческой идеологии и показываются ее проявления в политике, религии и искусстве. Рассматриваются портреты лидеров неоязычества и анализируется их путь к нему.


Памятные записки

В конце 1960-х годов, на пороге своего пятидесятилетия Давид Самойлов (1920–1990) обратился к прозе. Работа над заветной книгой продолжалась до смерти поэта. В «Памятных записках» воспоминания о детстве, отрочестве, юности, годах войны и страшном послевоенном семилетии органично соединились с размышлениями о новейшей истории, путях России и русской интеллигенции, судьбе и назначении литературы в ХХ веке. Среди героев книги «последние гении» (Николай Заболоцкий, Борис Пастернак, Анна Ахматова), старшие современники Самойлова (Мария Петровых, Илья Сельвинский, Леонид Мартынов), его ближайшие друзья-сверстники, погибшие на Великой Отечественной войне (Михаил Кульчицкий, Павел Коган) и выбравшие разные дороги во второй половине века (Борис Слуцкий, Николай Глазков, Сергей Наровчатов)


Дочки-матери, или Во что играют большие девочки

Мама любит дочку, дочка – маму. Но почему эта любовь так похожа на военные действия? Почему к дочерней любви часто примешивается раздражение, а материнская любовь, способная на подвиги в форс-мажорных обстоятельствах, бывает невыносима в обычной жизни? Авторы рассказов – известные писатели, художники, психологи – на время утратили свою именитость, заслуги и социальные роли. Здесь они просто дочери и матери. Такие же обиженные, любящие и тоскующие, как все мы.