Жизнь после смерти. 8 + 8 - [16]
Вернемся лучше к арбузным лодкам и поговорим о другом сункэнце — Сяо Ляне.
Сяо Лян был парень никчемный и глуповатый — это и без рассказа Ван Дэцзи было ясно, по нему сразу видно. Явилась полиция и прибила к арбузной лодке объявление: «Посторонним вход воспрещен». «Посторонним» — значит, в том числе и Сяо Ляну. Наверняка стражи порядка разъяснили ему, что теперь это место преступления и трогать ничего нельзя. Тот вроде бы понял — а может, и нет. Его выволокли на нос лодки и спустили на берег — парень выглядел растерянным, словно лунатик, но всю процедуру перенес покорно. Однако, когда полицейские засобирались прочь, он внезапно расплакался и закричал им вслед: «Вы гада-то поймали?!»
К ночи полицейские разошлись, уступив место уличным зевакам: те, непонятно зачем, принялись тщательно изучать место происшествия. Сяо Лян дремал на берегу, обхватив руками колени, и мешал им проводить расследование. Сункэнца растолкали — иди, мол, спать на лодку. Один мужик, которого как-то штрафанули, и с тех пор он люто ненавидел молодчиков в белой форме, принялся ворчать на полицию, мол, да что они понимают, больше слушай. Как лоточников и босяков гонять — это они первые, но убийство — ничего не смыслят! Какие отпечатки пальцев, какие свидетели — куча народу видела, как Шоулай его бил, зачем улики, не смешите! И вообще, парень, — иди спать к себе на лодку, ты что, посторонний? Какого черта?
Тут же нашелся другой доброхот: послушай, Рабоче-крестьянские бани снова открыты, надо просто дать старику на входе арбуз — пустит тебя поспать на лавке. Мигом возник и третий: вы что, совсем без мозгов, не понимаете, что он лодку не оставит? А за арбузами кто смотреть будет?
Сяо Лян подозрительно косился на советчиков, разве ж это порядочные люди? Для виду переживают, а сами наверняка что-то задумали! Он, видимо, их побаивался: ерзал на месте, чтобы не попасть под ноги, и не сводил с мужиков настороженного взгляда. Наконец он пробормотал: «Да я и тут посплю, мне за лодкой глядеть надо!» — свернулся калачиком, спрятав голову под руку, и продолжил спать, а точнее, внимательно слушать, как троица обсуждает убийцу. Вскоре он понял, что эти ребята Шоулая не жалуют, и выругался: «Вот сволочь! Убил из-за арбуза! Нешто арбуз дороже нашей крестьянской жизни?»
Весь город прознал о случившемся, и зеваки толпились вокруг моста Тесиньцяо с утра до вечера, чтобы поглядеть на «ту самую» лодку. Увы, на убийцу и убитого посмотреть не удастся, зато лодка-то вон она, да еще и «Посторонним вход воспрещен» написано, да и пятна крови видны и на досках, и на берегу. Днем Сяо Лян был куда храбрей: ротозеи глазели на лодку, а он, выпучив глаза, смотрел на них в ответ. Он твердил всем, мол, скоро приедут земляки из Сункэна, они уже в пути. Видимо, готовятся ответные меры.
— Да его ж еще вчера загребли! — вмешался кто-то. — Парнишка был на вокзале — видать, собрался удрать, но ему лень стало ждать поезда, и он пошел в Дом культуры неподалеку кино посмотреть. Только сел — там и повязали.
— И что теперь? Всё? Человек жизни лишился! Выходит, жизнь крестьянина дешевле арбуза?
Добрые люди ему разъяснили, что Шоулай-то несовершеннолетний, а значит, никакой смертной казни, только исправительные работы — малец еще дома похвалялся, мол, ничего не сделают, восемнадцати-то еще нет.
— Что вы врете, а?! Что теперь, раз семнадцать, можно бить кого хочешь?! — заорал Сяо Лян. — Ну и здорово, раз так! Нашим сункэнским тоже нет восемнадцати — приедут и отмутузят кого захотят! Может, и до смерти забьют — это ж не страшно?!
Сяо Лян так разволновался, что аж глаза налились кровью: вроде неглупый парень — но ничего не смыслит, и толковать бесполезно. Так что все просто оставили его в покое. Постепенно Сяо Лян утих, но озлобился, причем на всех сразу, как говорится, зачесал под одну гребенку.
— Да вы все тут друг друга стоите! Все в сговоре! Для вас жизнь крестьянина дешевле арбуза выйдет! — бурчал он.
Жившие рядом с Тесиньцяо каждую ночь, встав по нужде, созерцали в окно одну и ту же картину: у моста стоит арбузная лодка, а на берегу — какой-то мешок. Только все знали, что никакой это не мешок, а Сяо Лян, стороживший лодку.
Дня через три-четыре, точно не помню, случился знаменитый погром — сункэнцы явились на улицу Сянчуньшу. Как мы потом уже узнали, из Сункэна приехали два трактора с прицепами и остановились у цементного завода на севере города, из них выскочило человек двадцать с лишним, в основном — здоровенных парней, вооруженных лопатами и мотыгами. Мимо скучавших у ворот охранников промчался Сяо Лян — он бежал аж от самого Тесиньцяо, причитая и утирая слезы: «Что ж так поздно! Поздно!»
Часть мужиков сразу пошли к мосту Бэйдацяо, в морг Пятой народной больницы — мы их так и не увидели. А остальные под предводительством Сяо Ляна ворвались на улицу Сянчуньшу и направились к дому Чэнь Сучжэнь.
Обитатели улицы давненько не наблюдали столь грозного и хаотичного зрелища, как карательный поход сункэнцев против Чэнь Сучжэнь, — наверно, аж со времен боев с цзаофанями на севере города. Человек двадцать попытались разом протиснуться в двери дома Чэнь и просто снесли их с петель.
Увлекательный документальный роман впервые в нашей стране повествует об удивительной жизни барона Унгерна – человека, ставшего в 1920-е годы «исчадием ада» для одних и знаменем борьбы с большевизмом для других. В книге на богатейшем фактическом материале, подвергшемся историко-философскому осмыслению, рассматриваются судьбы России и Востока той эпохи.
Время действия — конец прошлого века. Место — Санкт-Петербург. Начальник сыскной полиции Иван Дмитриевич Путилин расследует убийство высокопоставленного дипломата — австрийского военного агента. Неудача расследования может грозить крупным международным конфликтом. Подозрение падает на нескольких человек, в том числе на любовницу дипломата и ее обманутого мужа. В конечном итоге убийство будет раскрыто с совершенно неожиданной стороны, а послужной список Ивана Путилина пополнится новым завершенным делом. Таких дел будет еще много — впереди целая серия романов Леонида Юзефовича о знаменитом русском сыщике.
За годы службы Иван Дмитриевич перевидал десятки трупов, но по возможности старался до них не дотрагиваться, тем более голыми руками. Он присел на корточки рядом с Куколевым, пытаясь разглядеть его лицо, наполовину зарытое в подушку. Видны были только спутанные волосы на виске, один закрытый глаз и одна ноздря. Иван Дмитриевич машинально отметил, что с кровати свешивается правая рука, на которой, казалось, чего-то не хватает. Чего?..
«Октябрь», 2015, №№ 4–6.В то время как новейшая историческая проза мутирует в фантастику или эмигрирует на поле нон-фикшн, роман Леонида Юзефовича пролагает иной путь к памяти. Автор доказывает, что анализ – такая же писательская сила, как воображение, но, вплотную придерживаясь фактов – дневниковых записей, писем, свидетельств, – занят не занимательным их изложением, а выявлением закономерностей жизни. Карта боевого похода «белого» генерала и «красного» командира в Якутию в начале двадцатых годов прошлого века обращается для читателя в рисунок судьбы, исторические документы вплетаются в бесконечные письмена жизни, приобщающие читателя к архиву бесценного человеческого опыта.Роман о том, как было, превращается в роман о том, как бывает.
Миуссы Людмилы Улицкой и Ольги Трифоновой, Ленгоры Дмитрия Быкова, ВДНХ Дмитрия Глуховского, «тучерез» в Гнездниковском переулке Марины Москвиной, Матвеевское (оно же Ближняя дача) Александра Архангельского, Рождественка Андрея Макаревича, Ордынка Сергея Шаргунова… У каждого своя история и своя Москва, но на пересечении узких переулков и шумных проспектов так легко найти место встречи!Все тексты написаны специально для этой книги.Книга иллюстрирована московскими акварелями Алёны Дергилёвой.
1870-е годы. В Санкт-Петербурге убит монгольский князь, продавший душу дьяволу, а немногим позже застрелен серебряной пулей писатель Каменский.1893 год. На берегу реки Волхов ушедший в отставку начальник сыскной полиции рассказывает о своем самом необыкновенном расследовании.1913 год. Русский офицер Солодовников участвует в военном походе в Монголии.1918 год. На улице Санкт-Петербурга монгольские ламы возносят молитвы под знаком «суувастик».Четыре времени, четыре эпохи сплелись в романе в прихотливый клубок преступлений и наказаний, распутать который по силам только одному человеку — Ивану Дмитриевичу Путилину.Его талант сыщика проливает свет не только на прошлое, но и на будущее.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
Елена Девос – профессиональный журналист, поэт и литературовед. Героиня ее романа «Уроки русского», вдохновившись примером Фани Паскаль, подруги Людвига Витгенштейна, жившей в Кембридже в 30-х годах ХХ века, решила преподавать русский язык иностранцам. Но преподавать не нудно и скучно, а весело и с огоньком, чтобы в процессе преподавания передать саму русскую культуру и получше узнать тех, кто никогда не читал Достоевского в оригинале. Каждый ученик – это целая вселенная, целая жизнь, полная подъемов и падений. Безумно популярный сегодня формат fun education – когда люди за короткое время учатся новой профессии или просто новому знанию о чем-то – преподнесен автором как новая жизненная философия.
Книга «Давид Самойлов. Мемуары. Переписка. Эссе» продолжает серию изданных «Временем» книг выдающегося русского поэта и мыслителя, 100-летие со дня рождения которого отмечается в 2020 году («Поденные записи» в двух томах, «Памятные записки», «Книга о русской рифме», «Поэмы», «Мне выпало всё», «Счастье ремесла», «Из детства»). Как отмечает во вступительной статье Андрей Немзер, «глубокая внутренняя сосредоточенность истинного поэта не мешает его открытости миру, но прямо ее подразумевает». Самойлов находился в постоянном диалоге с современниками.
Книга посвящена истории русского неоязычества от его зарождения до современности. Анализируются его корни, связанные с нарастанием социальной и межэтнической напряженности в СССР в 1970-1980-е гг.; обсуждается реакция на это радикальных русских националистов, нашедшая выражение в научной фантастике; прослеживаются особенности неоязыческих подходов в политической и религиозной сферах; дается характеристика неоязыческой идеологии и показываются ее проявления в политике, религии и искусстве. Рассматриваются портреты лидеров неоязычества и анализируется их путь к нему.
В конце 1960-х годов, на пороге своего пятидесятилетия Давид Самойлов (1920–1990) обратился к прозе. Работа над заветной книгой продолжалась до смерти поэта. В «Памятных записках» воспоминания о детстве, отрочестве, юности, годах войны и страшном послевоенном семилетии органично соединились с размышлениями о новейшей истории, путях России и русской интеллигенции, судьбе и назначении литературы в ХХ веке. Среди героев книги «последние гении» (Николай Заболоцкий, Борис Пастернак, Анна Ахматова), старшие современники Самойлова (Мария Петровых, Илья Сельвинский, Леонид Мартынов), его ближайшие друзья-сверстники, погибшие на Великой Отечественной войне (Михаил Кульчицкий, Павел Коган) и выбравшие разные дороги во второй половине века (Борис Слуцкий, Николай Глазков, Сергей Наровчатов)
Мама любит дочку, дочка – маму. Но почему эта любовь так похожа на военные действия? Почему к дочерней любви часто примешивается раздражение, а материнская любовь, способная на подвиги в форс-мажорных обстоятельствах, бывает невыносима в обычной жизни? Авторы рассказов – известные писатели, художники, психологи – на время утратили свою именитость, заслуги и социальные роли. Здесь они просто дочери и матери. Такие же обиженные, любящие и тоскующие, как все мы.