Жизнь охотника за ископаемыми - [15]
Очень хороший образец этого вида я отослал в Вассаровский колледж. Он был настолько полон, что его возможно было монтировать в виде панели.
Я думаю, ни один художник не представлял себе так ярко этих огромных пресмыкающихся, как м-р Сидней Прентайс, который работал в музее Карнеджи. Здесь воспроизводится реставрация, сделанная им для иллюстрации труда д-ра Виллистона о канзасских мозазаврах (рис. 9). Я очень обязан ему за эти рисунки. Он, несомненно, вдохнул снова жизнь в обитателя древнего Мелового океана. Я не представляю себе, чтобы кто-нибудь после тщательного изучения скелета мог найти в этой реставрации малейшую ошибку с научной точки зрения.
Рис. 9. Реставрация канзасских животных мелового периода (с рисунка С. Прентайса по Виллистону). Слева — Uintacrinus socialis; в средине — Clidastes velox; справа — Ornithostoma inngens.
Кстати замечу здесь, что в музей Карнеджи мною был прислан превосходно сохранившийся череп. Образец показывает общий вид головы сбоку, с обеими челюстями, зубы которых сжаты так же безупречно, как сжимались при жизни. Твердые пластинки, которые защищали глазное яблоко, также находятся в естественном положении.
Бьющая ключом жизнь Мелового океана была, без сомнения, замечательна. Рыба кишела всюду.
Среди наиболее обычных ископаемых той далекой эпохи укажем остатки громадной рыбы, позвонки которой с частями головы и челюстей найдены в большом количестве, хотя ни одного полного экземпляра пока не обнаружено. Профессор Коп, который описал эту рыбу, назвал ее портей огромный (Portheus molossus). Я нашел хороший ее экземпляр на ранчо Робинзона в Логане. Он лежал в небольшом меловом обнажения, выступавшем на поросшем травою склоне холма; от построек ранчо до этого места можно было камнем дошвырнуть. Мой сын Георг помогал мне, и мы вдвоем извлекли этот экземпляр в ноябре. Место нашей стоянки было в семи с половиной километрах; земля промерзала с каждым днем сильней. Но ничто не могло отбить у нас охоту, и мы возвращались к работе с непреклонной решимостью.
Голова и часть хребта были уже обнажены раньше, много ребер и отростков позвонков отломаны и унесены водой. Нам пришлось залить голову и передние плавники в большую глыбу гипса, потому что мел, в котором они были заключены, под влиянием мороза совсем был разрушен и крошился. Ужасная буря ревела в то время, а Георгу, чтобы закончить заливку гипсом, приходилось носить воду за сотни метров снизу из пруда. Мальчик тащил ведро в гору, стараясь держать его так, чтобы свирепый ураган не выплеснул из него всей воды; буря почти срывала с него куртку, а я стоял и покрикивал: «Живей, Живей! Гипс твердеет!»
Остальную часть позвоночника, до хвоста, мы взяли отдельно. А так как большие хвостовые плавники и многие позвонки с остистыми отростками, заключенные в крепкий мел, хорошо сохранились, то мы срыли сверху полтора метра породы; глыбу, содержащую кости, обвели канавкой и отделили ее от материнской породы, подрывшись под нее снизу.
Получилась очень громоздкая глыба, передвигать которую было трудно. Кусок, содержащий голову, весил более трехсот килограммов и почти столько же — глыба, в которой заключен был хвост. Глыба замерзла прежде, чем мы успели перенести ее в палатку, где мы поддерживали жаркий огонь, чтобы обсушить кости и предупредить разрушительное действие мороза.
Мы их упаковали со всеми предосторожностями в крепкие ящики; к плоской площадке, которую мы насыпали, сбрасывая камень и землю, покрывавшие образец, была подана повозка. При помощи досок и катков мы сдвинули ящики к краю площадки и погрузили в повозку для отсылки на станцию железной дороги за сорок пять километров.
Но злоключения мои с этим экземпляром не кончились. Наоборот, это было только начало. Когда глыбу, в которой залита была голова, поднимали на стол в моей мастерской, она упала; от толчка голова раскололась вместе с гипсом, который поддерживал кости.
Затем в продолжение всей зимы, пока я старался просушить образец, чтобы его можно было очистить и приготовить к отправке, крысы, — а их в мастерской водилось множество, — принялись растаскивать опилки и отруби, которыми были для сохранности обложены мелкие хрупкие кости.
По мере того, как они уносили упаковочный материал, разбитый гипс вместе с костями головы оседал все ниже и ниже.
Пришлось подумать о том, каким способом сохранить образец от окончательного разрушения. Мне пришло в голову подсунуть под разбитые куски нужное число деревянных гвоздей разной длины, чтобы вытолкнуть их вверх на прежние места, и крепко удержать там. Затем я очистил образец от соблазнительного для крыс упаковочного материала, вокруг всей глыбы мы сделали раму из досок и все пространство между сломанными костями залили гипсом, который закрепил их на местах.
В этом экземпляре я впервые нашел полный позвоночный столб из восьмидесяти пяти позвонков (рис. 10). Находка эта имела большое значение, так как позвонки настолько близки один к другому по размерам, что при восстановлении неполных образцов не было возможности установить, сколько же именно их должно быть. Наоборот, вполне возможно было увеличивать их число до бесконечности: так прибавил огромное количество позвонков один из европейских коллекционеров к собранному им экземпляру зевглодона (Zeuglodon)
