Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2 - [155]

В Москве были недовольны избранием Ферсмана, и многие видные большевики спрашивали меня, почему я отказался от баллотировки, хотя был выбран кандидатом. Теперь я вижу, что должен благодарить Господа, что я не попал на эту должность, которая ничего, кроме больших неприятностей, мне не принесло бы. В скором времени многие из служащих Академии были арестованы. Затем был арестован помощник Ольденбурга, Моллас и, наконец, академики Платонов, Тарле и Лихачев. Арест академиков последовал потому, что в Библиотеке Академии Наук при ее ревизии РКИ были найдены документы, относящиеся к деятельности кадетской партии, и различные государственные акты. С. Ф. Ольденбург знал об их хранении; поэтому он также попал в немилость и был принужден уйти с должности непременного секретаря. Говорили, что С. Ф. совершенно в этом не виноват, потому что хранение означенных документов в Академии делалось с разрешения советского правительства. Но в СССР взгляды на вещи менялись подобно перчаткам, и то, что сегодня было законно, завтра рассматривалось за вредительский акт.

Жить старой Академии оставалось не долго, с небольшим год, а затем была образована комиссия из академиков и коммунистов, назначенных правительством, для обсуждения коренных реформ в Академии, с целью сделать ее деятельность более отвечающей «потребностям социалистического строительства».

В одно из моих посещений совнаркомской столовой в Кремле, ко мне подошел Кноррин (заместитель Дзержинского в ВСНХ) и сказал, что по поводу заключения контракта с фирмой Казалле в Совнаркоме возникли недоразумения и потому контракт правительством не может быть утвержден. Он просил меня быть наготове, так как мне придется давать об’яснения в заседании Совнаркома.

Я не мог понять, почему могли произойти какие то недоразумения, когда заказы уже даны и через некоторое время оборудование для аммиачного завода должно уже поступать. В непродолжительном времени после этого разговора я был вызван в Совнарком для дачи пояснений. В присутствии всех членов правительства я подробно об’яснил крайнюю нужду для обороны иметь у себя дома производство аммиака из азота воздуха и также азотной кислоты и рассказал, почему мы остановились на заказе оборудования по способу Казалле. Далее я в деталях нарисовал всю картину моих хождений, чтобы помочь полномочной комиссии, посланной заграницу для поисков лучшей фирмы. Я указал, что окончательное решение о подписании контракта в Риме было дано Главным Концессионным Комитетом после моего долгого разговора с Троцким, которому, также и Кноррину, я сказал, что готов разделить полную ответственность за все последствия, которые произойдут от этой крайне срочной и необходимой для обороны страны работы.

Председатель Совнаркома Рыков пояснил, что контракт, подписанный в Риме, не может быть утвержден Совнаркомом потому, что арбитром в спорных вопросах является комиссия, в которой участвуют два наших представителя и два адвоката от итальянского правительства, при чем комиссия должна быть выбрана по обоюдному соглашению. Рыков добавил, что в виду фашистского режима в Италии этот параграф неприемлем, равно как и другой параграф контракта, в котором говорится, что СССР, кроме уплаты за лицензию, должно платить в продолжении .известного времени еще и попудную плату с выработанного аммиака. Присутствующий на заседании Иоффе подтвердил все мои слова и сознался в вине Концессионного Комитета, что он задержал посылку контракта в Совнарком для утверждения в течении целого года. Рыков тогда предложил разорвать договор с Казалле: «Лучше потерять сотню тысяч долларов, чем быть в руках фашистов». Тогда я попросил слово и заметил, что, разрывая этот договор, мы впадаем в большую опасность остаться без одного из продуктов, наиболее необходимых для обороны, а кроме того, сверх заказов Казалле, комиссия заказала громадное оборудование в Германии для получении водорода и окисления аммиака, которое стоит несколько миллионов рублей и выбросцть такие суммы совершенно невозможно. Мое слово сильно подействовало на умы правителей и стали раздаваться голоса, что контракт надо выполнить, но поручить РКИ сделать подробный анализ хода всего заказа и об этом доложить Совнаркому.

Не могу не привести здесь совершенно неуместного замечания, сделанного присутствовавшим в заседании Совнаркома, заместителем председателя Госплана, П. Осадчим, который заявил, что это очень хороший урок для ВСНХ и Концессионного Комитета, как не должны заключаться контракты.

После этого заседания Совнаркома, этот вопрос был обсужден в Политбюро и вызвал горячие споры между Рыковым и Троцким. Рыков заявил, что в заседании Совнаркома Ипатьев осветил детали заключения контракта с Казалле таким образом, что вся вина должна пасть на Концессионный Комитет. Троцкий ответил, что этого быть не может; он отлично помнит всю беседу с Ипатьевым и только после приведения Ипатьевым обоснованных данных, противоречащих тому, что Рыков приписывает Ипатьеву, он, Троцкий, решил дать телеграмму в Торгпредство в Рим о подписании договора. Политбюро предложило Троцкому письменно запросить Ипатьева по поводу спорных вопросов. На следующий день я получил записку от Троцкого, присланную мне с курьером с просьбой немедленно же дать письменный ответ на поставленные в записке вопросы. Я совершенно точно осветил сущность дела и подтвердил все то, что говорил Троцкому перед заключением контракта; мой ответ согласовался с утверждением Троцкого в Политбюро. РКИ разобрало все это дело и признало необходимым сделать выговор Кноррину и Чекину (члены комиссии), а договор оставить в силе. Гальперин, который был также членом Комиссии и присутствовал на заседании Совнаркома, наговорил мне много комплиментов за мою искусную защиту этого дела.