Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917 - [62]

Напившись кофе, я тотчас же отправился в химическую лабораторию, которая помещалась недалеко от вокзала.

Профессор Байер находился в то время в лаборатории для кончивших студентов, которые должны были делать диссертации на степень доктора философии (эта степень отвечала нашему кандидату прав). В шляпе и в пальто он стоял посреди комнаты и разговаривал с другими профессорами. Я подошел к нему и выждал, когда он обратит на меня внимание. На его вопрос я назвал свою фамилию, тогда он поздоровался, не подав мне руки, и очень сухо сказал: «Только просьба моего старого друга и товарища г. Шишкова заставила меня взять вас под свое руководство и дать вам тему для научной работы». После этого он подвел меня к одному из свободных столов и сказал, что здесь я буду работать. Через короткое время он позвал меня в свой рабочий кабинет, где у него работал только один его личный ассистент др. Виллигер, и спросил меня, в курсе ли я его последних работ по терпенам. Я ему ответил, что знаком только отчасти, но что эта область углеродов разрабатывается в России проф. Е. Е. Вагнером, и мне не раз приходилось слышать его интересные доклады в нашем химическом обществе. Не знаю, понял ли Байер мой немецкий язык, так как описанные мною происшествия по пути в Мюнхен достаточно свидетельствовали о моем полном неумении излагать на этом языке мои мысли. Но, конечно, в химических разговорах мне было легче ориентироваться, ибо мне приходилось читать много немецких химических работ. Тогда Байер предложил мне изучить строение карона, и, познакомив меня с своим ассистентом, прибавил, что все указания я могу получать у него и когда надо приходить в его кабинет. Когда я вышел из кабинета Байера, я почувствовал, что брошен на произвол судьбы в безбрежное море с очень слабым умением плавать. Я был не в состоянии припомнить, что такое из себя представляет карон и что с ним надо делать, чтобы доказать его строение. Я был еще более удивлен, когда на мой вопрос, когда я могу приступить к работе, Байер ответил:

— Сегодня, а исходное вещество вы получите от инспектора лаборатории.

Это совсем не вязалось с моей русской натурой, которой надо было некоторое время, как говорят, раскачаться, чтобы приступить к такой серьезной работе. Но, как воспитанник сурового военного режима, я не посмел откладывать до завтра с выполнением приказа моего учителя и тотчас отправился знакомиться с суб’ектом, которого Байер назвал таким высоким титулом. Этот «господин инспектор» оказался настоящим немецким фельфебелем в отставке, как по своему внешнему виду, так и по манере обращения с нами, будущими учеными. Он уже знал о моем прибытии, заявил мне, сколько денег я должен немедленно внести ему за место в лаборатории, всучил мне правила работы в лаборатории и выдал вещество, которое должно было быть исходным материалом для моей работы.

С невеселыми думами я отправился в гостинницу. Мое мрачное настроение усугублялось еще тем, что надо было в этот же день искать помещение для житья, так как жизнь в гостиннице стоила очень дорого. Мы решили тотчас же после обеда отправиться осмотреть рекомендованные нам пансионы. Здесь нам повезло, и мы очень быстро наняли большую комнату с полным пансионом, в которую могли на другой день утром переехать. Это был пансион «Квизизана», — в нем я прожил все время моего пребывания в Мюнхене, так как он оказался и не дорогим, и довольно хорошим.

На другой день, в 8 часов утра, я явился в лабораторию и приступил к работе. Др. Виллигер был очень любезен и объяснил мне, что мне предстоит сделать синтез карона, строение которого еще не установлено; чтобы выяснить его строение, необходимо будет изучить реакции, главное, подвергнуть его окислению) и на основании полученных продуктов окисления выяснить окончательно его строение.

Помещение, в котором мне пришлось работать, было приспособлено для работы, примерно, 18 студентов; но в этой же комнате, с разрешения проф. Байера, работали также и лица, эту степень уже имеющие; такими лицами были др. Вилынтеттер и др. Бесгорн. В числе работающих были несколько иностранцев: М. Гомберг, англичане Пиккард и Кох, один бразильянец, один швейцарец. Только я работал под руководством Байера, все остальные работали на темы, которые были даны другими профессорами, — Тилле, Кениге и Эйнгорн. Работа начиналась в 8 часов утра и продолжалась до 6 часов вечера; позднее можно было оставаться только в исключительных случаях и только с разрешения лабораторного начальства. Порядок в лаборатории был установлен образцовый, и за всякое его нарушение был установлен штраф, размеры которого доходили до 10 марок (2.50 дол.). Штрафы платить не хотелось никому, и потому все правила были строго соблюдаемы и в штрафной кассе почти никогда не было монет. Мой рабочий стол, длиною до двух метров, был вполне достаточным для выполнения заданной мне темы; организация остальных помещений в лаборатории давала такие удобства для работы, которые нельзя было сравнить с тем, что представляли в то время наши российские лаборатории, а в особенности моя в Артиллерийской Академии. Мы могли в 12 часов дня идти на обед, причем от нас зависело, сколько времени нам надо для этой цели. Несомненно, что этот обычай уходить на некоторое время из лаборатории на свежий воздух был очень полезен для здоровья работающих, которые проводили целые дни в химической лаборатории.