Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 1. 1867-1917 - [54]

Демьяненков был холостяком, и жил с двумя своими сестрами очень замкнуто и скромно. У него никогда не было любовной привязанности. Получая хорошее содержание, он скопил сравнительно порядочные суммы денег, и мы все думали, что он оставит большую часть своего состояния для артиллерийской молодежи. Но он оставил только незначительную сумму (кажется, 1000 руб.) обществу вспомоществования бывших артиллеристов Михайловского Училища и их семьям, а остальные деньги завещал своим родственникам. В своей последней воле он вполне подтвердил уже ранее существовавшее мнение питомцев Училища и Академии, что он не был искренним другом молодежи.

г

Ободренный вниманием начальства и уважением со стороны слушателей, я еще более старался оправдать надежды моих друзей и близких знакомых, что из меня выйдет полезный химик. Нет хуже нервного состояния, когда со всех сторон ты слышишь, что твоя особа подает большие надежды, а ты еще не уверен в своих способностях. Я вспоминаю, что это время было наиболее тяжелым периодом всей моей научной деятельности, и самолюбие диктовало мне неустанно, что надо напречь все силы для того, чтобы внести свою лепту в любимую мною науку. Такое состояние невольно отражалось на моем здоровьи, я частенько чувствовал недомогание и плохо спал по ночам. Никакие удовольствия не могли оторвать меня от любимой работы, и моя жена не раз сердилась на меня за мою усиленную работу и нежелание хотя бы иногда получить какие-нибудь развлечения. Я ей говорил: «дай мне время защитить мою диссертацию и тогда я буду свободен». Я не отдавал еще себе отчета, что у настоящего ученого всю его жизнь главнейшее удовлетворение будет сосредотачиваться в области научных концепций. Но моя жена, хотя наружно и сердилась, — главным образом, оберегая мое здоровье, — но тонко понимала, что в основе я прав и что только интенсивной работой в молодости можно заложить настоящий фундамент для всей дальнейшей научной деятельности.

В конце 1894 года мною было обращено особое внимание на порядок присоединения бромистого водорода к алленовым углеводородам в уксуснокислом растворе и на изучение строения бромидов. Я отчетливо помню тот день, — 24 декабря, — когда я получил из диброма (полученного от присоединения двух молекул бромистого водорода к диметилаллену в уксуснокислом растворе) диметилтриметилен гликол, у которого гидроксилы стояли не рядом, а через один углеродный атом. Я привел эту дату потому, что ночью¹ на 24 декабря родилась моя дочь Анна и мне не пришлось в эту ночь заснуть, так как в это время в доме была настоящая больница: приехавшая из Москвы теща лежала у меня в кабинете с инфлуэнцией, а маленький мой сын, Дмитрий, был болен дизентерией и только что начал поправляться. Несмотря на такую ночь, я решил, что для успокоения нервов лучше всего отправиться в лабораторию и заняться перегонкой полученного накануне гликола из дибромида. Зашедший ко мне в лабораторию мой коллега А. В. Сапожников был поражен, когда узнал от меня о рождении дочери и о моей работе после такой ночи. Но у меня было две радости в этот день: рождение дочери и получение интересного гликола, строение которого давало мне полное доказательство иного присоединения элементов бромистого водорода, чем это предсказывалось правилами Морковникова. Когда я доложил об этой работе в заседании Химического Общества в начале 1895 года, то М. Д. Львов, который сидел на заседании около меня, обернулся ко мне после доклада, крепко пожал мне руку и поздравил с открытием интересной реакции. Это открытие всецело принадлежало мне, вне всяких посторонних влияний и по предложению комиссии по присуждению премии имени А. М. Бутлерова, Химическое Общество присудило эту премию мне.

Премия была мне присуждена в 1896 году, когда я был заграницей в лаборатории А. Байера в Мюнхене и так как я не нуждался в то время в деньгах, то я послав благодарность за оказанную мне честь, пожертвовал эти деньги в фонд премий имени Бутлерова.

Мое положение в Академии и Училище не оставляло желать ничего лучшего, и мои ученики по Училищу так охарактеризовали в стихах мое отношение к делу:

Ипатьев — «га» наш химик страстный Весь погруженный в свой предмет Был лектор он для нас прекрасный,

Но строг на юнкерский ответ.

В начале 1895 года моя работа находилась в таком состоянии, что по совету А. Е. Фаворского я приступил к написанию своей диссертации, получив от конференции Академии одобрение предоставленной мною темы: «Действие брома на третичные спирты и бромистого водорода на ацетиленовые и алленовые углеводороды в уксусном растворе». Когда работа была написана, то я попросил разрешения напечатать ее вместо того, чтобы налитографировать. Так как по наведенным справкам оказалось, что ее печатание в типографии «Артиллерийского Журнала» стоило не особенно дорого, то я получил разрешение сдать мою рукопись в указанную типографию. Надо заметить, что это решение было не совсем удачно, так как эта типография никогда не печатала химических статей и ей пришлось преодолеть не мало трудностей, чтобы набрать химические формулы. Кроме того, я сам еще не был в курсе относительно установленных правил правописания химических названий и терминов, и потому с внешней стороны издание диссертации вышло не совсем удачным.