Жизнь номер 2016: Песни девочки не со звёзд - [26]

Через час я увидела, как отъезжают машины. Когда от колонны осталась лишь череда огоньков, появился Мурлыка.

— Илью отпустили. За недостатком улик.

Я обмерла.

— Ты что, шутишь?

Он присел рядом.

— Против него — ничего. Абсолютно. И есть свидетели, которые подтверждают, что во время убийства он был с ними в лагере.

— Он их запугал!

— А ведь полиция перевернула здание вверх дном. Видела, что устроили в комнатах?

— Я не заходила.

— Увидишь… Но по Илье — ничего. Зато откопали улики против меня.

Я обмерла.

— Тебя?

— Что-то ты не в себе, — Мурлыка нахмурился. — Совсем задолбали менты?

— Что у них против тебя?

— Кроссовки, палёный «Нью Бэланс». На них обнаружилась кровь.

— Никогда на тебе их не видела…

— А они были, — он невесело улыбнулся. — Валялись в шкафу.

Я продолжила:

— Но видела их на Илье, сегодня в лесу.

Мурлыка потух.

— Он опять побеждает. Он просто умнее меня.

— Не ной! Ты же был в лагере!

— Да. Есть куча свидетелей. Иначе, я был бы не здесь.

— И что получается? Куда все свалили?

— Наверное, к жёнам, — рассмеялся Мурлыка.

— Ты что, издеваешься? Почему отпустили подозреваемых? Илья на свободе!

— Если всех засадить, что это даст ментам? В этот раз им нужен настоящий убийца, а не козёл отпущения. Решили оставить в банке и мошек, и паука.

— Какая чудесная новость!

— Мика, Илья — последняя из наших проблем. Я с тебя глаз не спущу!

Ой, бля! Отыскался защитник!

Кончено, я сделала вид, что Мурлыка — герой. Такая уж женская доля, восхищаться мужчинами и без конца притворяться.

— А какая проблема первая?

— Мясоедов.

— Если б я знала, что всё так получится, я бы расцеловалась с Ильёй и никому ничего не сказала.

— Не говори ерунду! Лучше скажи, как всё было. Там, у ручья.

Об этом, после общения с ментами, я могла бы уже написать роман. Я тараторила, монотонно и без эмоций, а Мурлыка внимательно слушал. Я впервые видела его не обдолбаным и сосредоточенным.

Когда я закончила, он спросил:

— Илья был в перчатках?

Тот же вопрос мне уже задавали менты.

— Я не запомнила.

— Как это возможно? Ты была близко! Он же тебя хватал!

— Я была не в себе… Тебя когда-нибудь трогал маньяк?

— Сотни раз. Конечно, не здесь.

Как же он бесит!

— Слушай, ведь ты не обдолбаный! Так не неси чепуху про другие миры!

— Сама же спросила…

Он замолчал. Глядя на Днепр, я тихонько шептала народные песни.

Даже Илья оказался певцом…

— Мур, что это за странная песня про розового слона?

— Была в прошлом веке такая. Видно, Илье её пела мать.

Петь расхотелось. В голове журчала вода и звучал мальчишечий голос: «Скоро подарит солнце рассвет, выкрасит кожу в розовый цвет!»

Но убивал Илья на закате. При чём тут рассвет?

— Мур, я залезла к Семёнычу. Хотела узнать что-нибудь про Илью.

— Нашла его папку?

— Да. И твою.

— Не бери на понт! Моей папки там нет. Как и твоей.

— Потому, что мы из других миров?

— Потому, что нас приготовили на продажу. Впрочем, сейчас наши папки наверняка изъяли менты.

— На продажу? Кому?

— Мика, что в папке Ильи?

— Алкоголь и насилие. Отец напивался, выхватывал Илью из кроватки. Мать запиралась, а он рубил дверь топором. В деле есть фотографии… В комнате стояло ведро, чтобы ходить в туалет. А ночью Илья мочился в постель. Может быть, даже сейчас…

— Я бы знал. У нас такое не скрыть.

— Животные… Он собирал улиток по огородам в огромную кучу. Давил, наблюдая, как они извиваются. Бабушки были в восторге. Когда Илья перешёл на насекомых, людям это уже не понравилось. Он резал стрекоз прутиком на лету и складывал части в банку. Лил в муравейник бензин и поджигал. Он вообще, всё любил поджигать…

— В деле всё так подробно?

— Да. Протоколы бесед, заключения психиатров. Сама удивилась. Вот почему Семёныч сразу поверил.

— И что было дальше? Как Илья попал в интернат?

— Отец отравился бензином. Полный желудок. Следствие посчитало самоубийством. Только я в этом совсем не уверена.

— Ну, а мать?

— У неё Илью отобрали. Она постоянно пила и нигде не работала. К тому же, соседи сказали: «У неё непонятные отношения с ребёнком».

— Да уж… — Мур почесал затылок. — А я думал, Фрейд — долбоёб!

— Кто?

— Жил когда-то такой мозгоправ. Забавный, как они все. Сам ебанько, но пытался кого-то лечить. Считал, что во всём виноваты детские психотравмы, Эдипов комплекс и прочая хуета.

— Что?

— Желание трахнуть мать и убить отца… Я думал, что это полнейшая чушь.

Меня передёрнуло.

— А у девчонок?

— У девчонок — комплекс Электры, борьба с матерью за отца. Его придумал другой мозгоправ.

— Это же бред!

Я вспомнила маму и папу.

Бороться? Я их любила двоих — и вовсе не так, как Злату. Впрочем, тогда я была ещё маленькой.

— Может и бред. — Мурлыка скривился. — Да видать, не для всех. Только для тех, кого не ебали родители.

Я выдавила то, что вертелось внутри головы, но было слишком ужасно, чтобы я решилась открыто об этом подумать:

— Он спал со своей мамой? Она заставляла? Насиловала ребёнка?

— Откуда мне, нахрен, знать? Я что тебе, Фрейд?

Мурлыка ругался и горячился. Значит, ему тоже было не по себе.

Сейчас, чтобы отвлечься, начнёт философствовать. Мурлыке лишь бы куда-то сбежать!

Так и случилось. Он заявил:

— Фрейд считал, что в основе любой любви лежит сексуальность — даже любви к работе и детям, айфону и Родине.