Жизнь наверху - [42]

— Можно ведь так и прожить всю жизнь, никогда не позволяя себе ничего, что тебе хочется. А затем внезапно приходит старость. От детей, конечно, получаешь много радости, пока они маленькие, но они подрастают. А ты не делаешь того и не делаешь этого ради детей, а потом оказывается, что им на все это наплевать. Они стремятся только к одному: как можно быстрее уйти от тебя. Всякий нормальный полноценный человек не может не иметь детей; не может хотя бы потому, что женщины становятся психопатками, если младенец никогда не сосал их грудь, но слишком сильно любить детей нельзя.

— Это не от нас зависит,— сказал я.

— Должно зависеть,— сказал Марк. Он осушил свой бокал.— Налейте себе еще, Джо, это единственное лекарство от всех наших недугов.

— Я бы хотел только разбавить,— сказал я, подошел к буфету и достал сифон с содовой. Буфет, так же как кресло и стол, был, выражаясь языком мебельных лавок, в стиле «Жакоб»: гнутые желобчатые ножки с луковицеобразными утолщениями и непомерным количеством резных украшений на дверцах. Доска была исцарапана и белела кольцеобразными пятнами от небрежно поставленных мокрых стаканов. Закрывая буфет, я заметил, что бумага, которой были оклеены дверцы изнутри, основательно загрязнилась и пожухла. У меня защемило сердце от тоски по дому, когда я вспомнил нашу столовую на Птичьем перекрестке. Каждая минута, проведенная здесь, в этой комнате, была подобна измене. Какие-то смутные, беспокойные мысли пробегали у меня в голове, словно мой дом подвергался осаде, словно безвкусица и неопрятность дома Марка могли каким-то образом проникнуть и в мой.

Я взял бокал и понес его к столу. Я сидел, потягивая виски, и щемящее чувство понемногу утихало. После второго бокала массивные шишки и причудливые завитушки на спинке моего стула, вероятно, перестанут врезаться мне в спину, а нет, так я последую примеру Марка и тоже усядусь верхом. Сознание различия между домом Марка и моим, между его жизнью и моей приносило мне даже известное удовлетворение, хотя я, вероятно, и не захотел бы в этом признаться. Но Марк, по-видимому, не считал, что я удачливее его. Неожиданно он ухмыльнулся, и на лице его совершенно отчетливо проступило выражение самодовольства.

— Что это вас так забавляет? — спросил я.

— Да так, старина. Я просто подумал, какая удивительная все-таки штука жизнь.

— Вам повезло, что она не оказалась еще во сто крат удивительнее,— сказал я.— Отец Люси отличается довольно крутым нравом.

Я протянул ему сигарету. Он покачал головой.

— Нет, спасибо, старина. Вы знаете, я предпочитаю свою марку отравы.

Он достал сигарету и постучал ею о крышку портсигара. Эта его манерность, так же как и засовывание носового платка в рукав, раздражала меня бесконечно. И запах его табака — он, как и Сьюзен, всегда курил турецкие сигареты — был невыносимо удушлив.

— Странно, что он вас не поколотил,— сказал я.

Марк рассмеялся.

— Куда ему. Тем не менее он намекнул, что ему следует вознаграждение. За что, собственно?

— Дали вы ему что-нибудь?

— Дорогой мой, я не могу дать того, чего у меня нет. Вот одно из преимуществ не иметь ни гроша за душой. А кроме того, какого черта должен я ему платить? Ей уже минуло шестнадцать.

— Только-только,— сказал я.

Он встал и распахнул окно.

— Не напоминайте мне,— сказал он, повернувшись ко мне спиной.

Прохладный ветерок принес запах сирени. Марк шумно и глубоко вздохнул.

— Хорошо! — сказал он, явно наслаждаясь минутой.— Поразительно хорошо, пробуждает все жизненные соки.

— Смотрите, как бы в один прекрасный день ваши жизненные соки не завели вас слишком далеко,— сказал я. Марк вернулся к своему стулу.

— Я это знаю. Но что пользы беспокоиться раньше времени? Поверите ли, Джо, я был когда-то одним из самых беспокойных людей на свете. Да, черт побери, ни одна демонстрация не проходила без моего участия. И я беспокоился не только за себя, а беспокоился решительно за всех. А потом пришла война, и я понял, что имеет значение и что нет. Мы живем в настоящую минуту. Она не повторится никогда. Мне захотелось лишить Люси невинности, и я это сделал. А если бы не сделал, так корил бы себя, что упустил такую возможность. Я думаю, что вы сейчас мне завидуете. Сознайтесь, верно?

— Люси не в моем вкусе,— сказал я и допил свой виски с содовой.— Нам пора присоединиться к дамам.

— Подождем еще,— сказал он.— Они вполне счастливы сейчас — разбирают нас по косточкам за чашкой кофе. Выпейте еще виски, только не разбавляйте его на этот раз…

Я дал ему наполнить мой бокал.

— Вы заблуждаетесь насчет Люси,— сказал я.— Охотно уступаю ее вам.

— Я имел в виду не Люси. Я имел в виду вас. Возьмем меня: мне сорок шесть лет, у меня трое детей и собачья должность, на которой я держусь только благодаря влиянию моей тещи. Я живу за счет превышения моего кредита в банке, так как там все понимают, что моя теща не будет жить вечно. И теперь возьмем вас: у вас отличная, черт побери, работа и изумительная жена… У вас уже солидное положение в верхах, вы являетесь столпом общества — вам везет, не так ли?

— Ну, не слишком,— сказал я.

— Конечно, все это без труда не дается. Но однажды вам все-таки здорово повезло, верно?