Жизнь на лезвии бритвы. Часть III - [6]

- Уу-мм-м, - бешено вращая глазами и силясь пошевелить онемевшими членами, кое-как выдал я отсохшим горлом. Засушенная култышка, в которую превратился язык, бесполезно тыкалась в зубы и нёбо.

- Быр-быр, лежи! Бфар, кроо роурт, дуро пуду, – на грязном лице покровительственно мелькнул оскал зубов, и всё бы ничего, но свежая брешь из двух зубов в верхнем ряду, и налитый синевой бланш под левым глазом сразу подводили к выводу о пленённом положении нового знакомца.

Я, парень, и без тебя понял, что наступило полное «пуду», иначе бы не лежал здесь в грязи и блевотине в одних труселях и невидимой кобурой для волшебной палочки на левой руке. Я могу приласкать и без «костыля», но для тонких воздействий или для той же глубокой легилименции палочка подходит лучше грубой силы. Прикрыв глаза, я начал гонять энергии по организму., медленно и верно разгоняя стада мурашек, набросившихся на онемевшие руки и ноги. Похлопав меня по плечу, беззубый скрылся из поля зрения. Босые ноги прошлёпали куда-то на три или четыре метра в сторону от меня в дальний угол камеры, ограждённой силовой решёткой от ангара, забитого различным металлоломом и различными дроидами разной степени целостности. Из невидимого сектора камеры сразу донеслось несколько голосов. Понятно, нас тут несколько.

Хорошо же меня из станера приложили, по-доброму, от души, можно сказать. Это как ступефай из нескольких десятков палочек разом словить. Энергию по организму десять минут гоняю, а руки-ноги и шея только-только шевелиться начали. Кряхтя как тысячелетний дед, я кое-как лёг на бок, чтобы разглядеть сокамерников, как в сплошной металлической стене напротив моего лица образовался проём и в помещение шагнул типичный инопланетянин, каких привыкли изображать наши земные уфологи – высокий большеголовый зеленокожий красноглазый гуманоид. К данным признакам необходимо прибавить безносое лицо, гладкую кожу, лишённую даже намёка на растительность, длинные руки с длинными пальцами, венчающими узкие кисти, искривлённый в презрительной усмешке жабий рот и сапоги из драконьей кожи, в которых щеголял этот поганый ксенос. Мои сапоги. И мой плащ, небрежно наброшенный поверх на нечто, напоминающее скафандр. И мой меч, висящий на широкой перевязи, надетой на скафандр. Интересно, где остальные детали туалета и побрякушки, снятые с моих телес?

Мерзко ухмыльнувшись, ксенос, в котором фанаты звёздных войн с лёгкостью могли бы опознать дуроса, начал что-то говорить по-прежнему невидимым мною сокамерникам. Те ему заискивающе отвечали, но, видимо, чем-то не угодили, так как красноглазая жабка сорвала с пояса длинный хлыст, который сразу же окутался электрическими разрядами, и начала охаживать им людей за моей спиной. К скрипу металла, шуму вентиляции и гулу силовой решётки мгновенно добавились характерный свист и крики боли тех, кому не повезло угодить под удар хлыста. Избиением прочих несчастных дурос не ограничился, несколько раз электрохлыст, в кровь разрывая кожу, приложился по моим бокам. Больно, чёрт побери, но не больней круциатуса. Что, что, а уж терпеть боль я научился. Спасибо дедушке Кощею. Садист, сука! Это я не про деда, а про красноглазую жабу, соломинку ей в задницу. Глумливо засмеявшись, если гнусавое хрюканье можно принять за смех, мучитель пошёл на выход. Не издав ни звука, я ненавидящим взглядом провожал спину дуроса, скрытую складками моего плаща. Через несколько секунд палач исчез во вновь открывшемся проходе. Помните, я обещал не мучить пленителей? Беру слова обратно… Его или их смерти не позавидуют, обещаю.

- Хорош валяться, - буркнув под нос почему-то по-русски, я медленно собрал тело в кучку, встал на колени, прохрустев всеми костьми и суставами словно в восточном боевике, чем привлёк внимание стонущих соседей, дружно переставших оглашать ангар криками боли и запоздалыми стонами, а затем, под прицелом семи пар глаз, выпрямился во весь рост.

- Вот же гадство, - сколько лет общаюсь на английском, а как припёрло, так родную речь никаким дустом не вытравить. Для острастки хрустнув шеей и самую малость поиграв рельефной мускулатурой, скрыть которую не пыталась ни одна капелька жира, я шагнул к избитым людям. – Эпиксеи, эпиксеи, ферула. Эпиксеи. Анапнео – последним заклинанием снимаю кашель, мучающий знакомого беззубика, шею которого окольцовывают набухшие кровяные жгуты, оставленные электрохлыстом. – Эпиксеи.

- Энервейт, - раскрытая ладонь ложится на лоб широкогрудого мужчины, с лицом, едва ли не по самые глаза заросшим чёрной бородой. Видно, что когда-то за бородой тщательно ухаживали, но теперь она сбилась в грязные кровавые колтуны. Последний пациент оказался широк в кости и приземист и производил впечатление типичного фермера. Не знаю почему, может быть своей основательностью?

- Кха-кха! Банта пуду! – пришёл в себя фермер.

- Пуду, не сомневайся.

Как ни странно, мои сокамерники оказались людьми. Все семеро, ни одного чертового зелёного или серо-буро-малинового ксеноса, хотя вру, бледная поганка в углу хоть и относилась к отряду человеков, но к его отдельному рогатому подвиду, забраками называемому. Не припомню, бывают белые забраки? Красные есть, жёлтые встречаются, Мерлин с ним, мне ещё цветовыми различиями рас мозги засорять не хватало.