Жизнь на льдине - [44]

Вечером слушали «Последние известия по радио». Передавали, что в Москву вернулись из Америки герои трансполярного рекордного перелета: Михаил Громов, Андрей Юмашев и Сергей Данилин. Москва торжественно их встретила. Душа радовалась за славных героев. Молодцы ребята! Пусть знает весь мир, на что способны советские люди.

Перед тем как ложиться спать, снова испытал большую радость: получил от Володички радиограмму. Там, на земле, люди не представляют, как сильно согревает здесь хотя бы маленькая весточка от близких, друзей. Перечитывая радиограмму, я заметил, что она была отправлена из Москвы еще 16 августа и, следовательно, «путешествовала» больше семи суток. Мне понятно, в чем дело: радиостанции Арктики были заняты наблюдениями за самолетом Леваневского и задерживали передачу личных телеграмм.

24 августа

Все — Петрович, Женя и я — проснулись от возгласов «ура!». Кричал Теодорыч. Он, как всегда, ночью дежурил и утром принес нам весть о хорошей погоде. Действительно, светит солнце, легкий мороз — минус четыре градуса.

Теодорыч еще не совсем оправился после злополучной колбасы. Ночью у него была рвота. Смотрю на Кренкеля с тревогой: лицо у него зеленое, он осунулся и похудел. Наш врач Петр Петрович Ширшов ругается и кричит, что Теодорыч не выполняет его указаний. Он стоит в палатке и серьезно напоминает:

— Если хочешь вернуться домой здоровым, знай: каждое мое слово должно быть для тебя законом. Иначе я не отвечаю за последствия.

Теодорыч очень любит свою семью, хочет, конечно, вернуться домой здоровым и торжественно дает обещание, что отныне все указания Петра Петровича будут им выполняться беспрекословно: он будет строго соблюдать режим. Теперь он уже не ест ни коржиков, ни шоколада, а готовит для себя «диетическое блюдо» — рисовую кашу.

Итак, Эрнст перешел на диетический режим. Когда мы вернулись с аэродрома, он приготовил нам яичницу, а сам сидел в стороне и пил чай. Увидев, что мы, усталые и проголодавшиеся, с жадностью набросились на сытный обед, Теодорыч отвернулся: слишком велик был соблазн разделить с нами трапезу… Мы его хорошо понимали и предложили пройтись вокруг палатки, пока мы пообедаем; Эрнст согласился и вышел.

После обеда мы втроем, забрав флажки, отправились искать новую площадку для аэродрома. Прошли большое расстояние взад и вперед по льдине: то много луж, то не хватает минимальной площадки для пробега самолетов, то слишком большие торосы, для расчистки которых потребуется не один день. Словом, подходящего места не нашли.

Спустя шесть часов вернулись в лагерь, взяли с собой инструменты и снова ушли на старый аэродром очищать поле. Здесь мы работали до позднего вечера, больше не хватило сил, пешни вываливались из рук. Трудно даже передать, как мы все устали; медленно брели к своей палатке…

Прежде всего зашли на кухню, закусили, напились чаю, но без всякого аппетита. Потом перешли в жилую палатку. Все улеглись, а я присел в стороне и стал писать дневник. Однако карандаш плохо повинуется…

Включил радио и с удовольствием слушал передачу оперы из Москвы. Очень приятно сидеть на льдине, в палатке, и слушать Москву, музыку, пение. Петр Петрович тоже проснулся, услышав музыку, и сказал:

— Это Москва!

— Да, это наша Москва! — ответил я.

После музыки спать расхотелось. Я вышел из палатки; погода хорошая, мороз пять градусов. Это меня радует: лужи подмерзнут и поверхность нашего аэродрома укрепится.

Вода — наш враг. Сырость и мокрая одежда грозят нам ревматизмом. Как только начинается таяние, вода проникает в наши палатки, пробирается к приборам, размывает продуктовые базы… Хотя сорокаградусный мороз тоже не очень сладок, но лучше уж мерзнуть, чем сидеть в воде, в сырости. В палатке у нас тепло — плюс восемь градусов; это арктическое солнце обогревает нас.

Ночью получил радиограмму из Москвы: нам предлагают следить за полетами американского арктического исследователя Вилкинса, который вылетает на розыски экипажа Леваневского из Коппермайна (северное побережье Канады). Мы в точности выполняем указания Главного управления Северного морского пути.

25 августа

Продолжаем очищать аэродром. Только на один час Петрович уходил к своей вертушке, а потом снова присоединился к нам. Втроем, дружно, как косари на лугу, идем мы друг за другом, срубаем ледяные гряды, торосы, бугры. Работа спорится и быстро подвигается. Тщательно выравниваем аэродром. Думаю, что через два дня он будет уже вполне готов.

Когда шли к лагерю, я обратил внимание на цвет неба. Оно стало каким-то сизым.

— Эти облака предвещают шторм, — сказал я товарищам, вспомнив, как севастопольские рыбаки, с которыми в молодости ходил в Черном море, рассказывали мне о всяких приметах.

Капитаны судов боятся подобных предвестников шторма и, завидев их, стараются укрыться в тихой бухте. Но у нас здесь нет безопасных заливов и бухт. Единственное место, где можно спрятаться от шторма, — это наша палатка, и мы заторопились к ней.

Не успели еще раздеться, как Теодорыч сообщил, что начал дуть сильный ветер. Эрнст решил зарядить аккумуляторы, но с ветряком что-то случилось. Очевидно, загрязнились щетки и кольцо. Несмотря на начинающийся шторм, Эрнст взял стремянку, полез наверх, почистил щетки и кольцо, снова закрепил их, и только тогда наше «энергетическое сердце» начало работать.