Жизнь моя — граница - [4]
Но вот я внезапно остановился, словно наткнулся на невидимое препятствие. Я еще не увидел, но уже почувствовал, что где-то рядом находятся люди, что их несколько человек. Что делать? Отступать не годится. Вступать же с ними в неравную схватку — толку мало. У меня только маузер, они же наверняка хорошо вооружены. «Так, — сказал я сам себе, — не спеши, не торопись, все взвесь, все обдумай. Прежде всего, следует уточнить, сколько нарушителей, а потом действовать».
Нарушители перешли на умеренный шаг, видимо, полагая, что оторвались от погони, если только она была. Они не слышали, что кто-то шел сзади, по их следам. Это я сразу понял по их поведению. Следуя по пятам, определил, что их трое, всех их разглядел и наметил, кого нужно брать в первую очередь.
Один был вооружен парабеллумом и держал его наготове, у других в руках оружия не было.
Они остановились на короткий привал. Долговязый, тот, что был с парабеллумом, прислонился спиной к дереву, двое остальных прикуривали. Я даже уловил дым ароматного, дорогого табака. Незаметно подкравшись к нарушителям и хоронясь за стволом дерева, я громко крикнул:
— Бросай оружие!
Тот, что был с парабеллумом, растерявшись от неожиданности, наугад выстрелил три раза и выронил оружие. Он так и остался на месте, словно загипнотизированный. Двое других, бросив папиросы, метнулись в разные стороны.
Приказав Ингусу преследовать убегающих, я связал пойманного. Он даже не сопротивлялся.
Второго поймал Ингус.
— За мной! — приказал я ему и повел в сторону, где лежал связанный. Ингуса оставил сторожить диверсантов, а сам отправился искать третьего.
Тот по-заячьи петлял среди леса, но, видимо, потерял от страха ориентировку. Стал спускаться по ручью, но не рассчитал, что ручей делает резкий поворот и ведет в ту сторону, где он был недавно со своими напарниками. Поэтому я спокойно поджидал его возле склоненной к воде ивы. Он подбежал ко мне вплотную и сразу же, как только я шагнул ему навстречу, поднял руки.
Я свел всех троих вместе. Развязал первого. Приказал им поднять руки и начал обыскивать. Держа в одной руке маузер, другой ощупывал карманы и одежду нарушителей. Ингус лежал в траве рядом.
Я обыскал одного, другого, забрал их документы, отбросил подальше их оружие. Подошел к третьему, и вдруг почувствовал сильный удар по голове. Диверсанты скрутили меня. Кровь заливала лицо. Я изо всех сил старался не потерять сознание, устоять на ногах. Понимал: если упаду, то тогда — конец. Вырываясь из цепких рук лазутчиков, я подставил одному подножку, второго ударил наотмашь. Силы были неравные. Ингусу я не мог подать команды. Но он сам увидел, что хозяину приходится туго, и бросился в самую гущу свалки. Он повисал то на одном диверсанте, то на другом, а они словно не замечали страшных укусов собаки: им нужно было разделаться со мной, а потом уже можно было покончить с овчаркой.
У меня гудела голова, перед глазами плыли розовые круги. Силы были на исходе. Диверсантам все же удалось повалить меня на землю. Оружия у них не было. И они всеми силами стремились завладеть моим маузером. Я прижал его к груди. Мне ломали пальцы, выворачивали руки, но я сопротивлялся.
Когда Ингус схватил одного из шпионов за шею, я, выбрав момент, нажал на спусковой крючок — нарушитель был убит наповал.
Двое других вскочили на ноги и скрылись в кустах. Я лежал, не в силах подняться. Кружилась голова. Много потерял крови. Гимнастерка — хоть выжимай: мокрая от пота и крови.
Ингус ходил рядом, посматривая по сторонам: как бы кто не приблизился ко мне.
— Ингус, — позвал я своего друга. Овчарка подошла. Я ухватился за ее шею, кое-как поднялся. Но мысль, что диверсанты могут уйти, сверлила голову. Нет, я их задержу, во что бы то ни стало.
— След, Ингус! — я пристегнул поводок к ошейнику собаки и, временами теряя сознание, словно проваливаясь в какую-то яму, переставлял ноги, совершенно не чувствуя прикосновения их к земле.
Превозмогая приступы тошноты и тупую боль в затылке, я почти ничего не видел и не слышал, и полностью полагался на Ингуса: он знает, куда мы спешим, что мы должны делать.
В густом перелеске я настиг одного. Тот оглянулся и не поверил своим глазам: я был жив, и, наверное, страшен: волосы спутались и слиплись, лицо стянуло от высохшей и размазанной крови.
— С-с-дд-даюсь, — прошептал он и остановился.
— Если будешь бежать вслед за овчаркой и поможешь поймать своего напарника, тебе сохранят жизнь, — сказал я.
Диверсант молчал.
— Ну, — напомнил я ему, — понял?
— М-меня все ррр-авно ждет сс-мерть! — ответил лазутчик и всхлипнул.
— Беги, — прикрикнул я на него, — иначе будет хуже, — и погрозил маузером.
Лазутчик посмотрел на оружие, встретился с моим жестким взглядом и побежал. Неторопливо и неохотно. Сделав несколько сот метров, он упал на землю, стал кататься по ней и кричать:
— Убивай, убивай, но дальше не сделаю ни шагу.
Что ж, решил я, уговаривать бесполезно. Только время зря потеряешь. А сейчас каждая минута дорога. Пришлось его связать так, чтобы он не дотянулся рукой до другой руки и не мог встать.
В это время товарищи, искавшие меня, шли по моему следу. Услышав треск ломающихся ветвей, они преградили путь второму диверсанту. Тот повернул назад, но увидел меня и устало опустился на траву.
