Жизнь Марианны, или Приключения графини де *** - [206]

Мужчины думают, что поклонники занимают женщину, что ей приятны их сумасбродства; они бы разуверились в этом, если бы знали, как они скучны. Влюбленность украшает женщину, но каким жалким она делает мужчину!.. Однако оставим в покое мужчин, графа де Сент-Ань, госпожу де Мальби и прочих; мне с ними скучно. Внимание молодого маркиза немного польстило моему самолюбию; но что из того? Часы тянулись для меня нескончаемо. Я ждала с нетерпением, когда мне можно будет вернуться в монастырь и на свободе отдаться мыслям о том, что меня интересовало. Когда мы уехали, Вальвиль остался в монастыре; ушел ли он сразу после меня, не повидавшись с мадемуазель Вартон, или же вызвал ее в приемную? Сонмы тревожных мыслей осаждали меня. Наконец, госпожа де Миран отвезла меня в монастырь, пообещав, что если Вальвиль будет с нею говорить, она расскажет мне все. Я, со своей стороны, должна была уведомить ее о том, будет ли он еще появляться в монастыре. Она ласково попрощалась со мной я горячо ее благодарила, и на этом мы расстались.

И вот я одна и могу на досуге спросить свое сердце и память о том, что же произошло у меня с Вальвилем, что я ему сказала, что он мне ответил: я не могла решить, довольна ли я собой, хорошо ли я поступила, послушавшись своего самолюбия и пренебрегши мгновенным возвратом чувств неблагодарного. Я держалась с ним уверенно, выказала полное душевное спокойствие, не прошила никаких сожалений об утрате и дала понять, что охотно уступаю его сопернице. Что же я этим выиграла? Улучшила ли я свое положение? И знаете, дорогая, к какому выводу я пришла? Я поняла, что действовала наперекор себе и, наказывая изменника, причинила больше страданий себе, чем ему.

Большая разница: сказать колкость своему любимому, пока он перед тобой, и вспоминать об этом, когда его уже нет. Как без боли думать, что ты его обидела, может быть, огорчила, что он поверит, будто ты уже разлюбила его. Ах, дорогая, в любви нет худшего преступления, как возбудить мысль, хотя бы на одну только минуту, что ты больше не любишь! Это грех непростительный; сердце укоряет нас за него беспрестанно и не прощает никогда. Пока оно любит, его самое горячее желание — давать поминутно доказательства силы и постоянства своего чувства; оно готово отказаться от надежд, от счастья, от всего, что хотите; но не отнимайте у него утешения и радости доказывать вновь и вновь, что оно с охотой приносит себя в жертву, что оно отдает себя на заклание ради любимого существа; обрушьте на него какие угодно страдания, но никогда не ставьте под сомнение истинность и силу его любви; вот его оно хочет и в чем нельзя ему отказывать, ибо того требует природа, а верность природе для него превыше всего.

Пока я видела Вальвиля, пока я говорила с ним, обида поддерживала мои силы, воодушевляла меня. Я старалась не выдать себя, это было всего важнее — во всяком случае, мне тогда казалось, что это важнее всего. И что же? Я ошибалась. Я пожертвовала сердцем в угоду самолюбию. Теперь сердце восставало против самолюбия, попирало его; потом приходили доводы рассудка и отражали натиск любви, и я опять не знала, на чем остановиться; я то хвалила себя, то снова порицала. «Я все еще люблю вас, Вальвиль!» — восклицала я, обливаясь слезами, и тут же краснела от стыда за свою слабость. И знаете, дорогая, отчего происходили все эти метания? Оттого, что у меня любящая натура и нежность моя сильнее гордости; в душе чувствительной и истинно увлеченной любовь всегда сетует на победу тщеславия.

Увы! Чего требовало мое самолюбие! Какую цель преследовала моя месть? Оставить по себе лестное воспоминание, и только. Если я приму монашеский обет, достигну ли я хоть этой цели? Чего, собственно, я добьюсь, осуществив этот замысел? Какие основания надеяться, что Вальвиль благодаря этому сохранит нежное воспоминание обо мне, о моей любви, о моей великой жертве? Женщины лелеют свою скорбь, мужчины стараются поскорее развеять ее, и это им дается без труда. Если даже Вальвиль будет глубоко поражен утратой, долго ли продлится его печаль? Признать свою вину легче, чем не провиниться. Когда беда непоправима, а расплачивается другой, мы утешаемся удивительно легко.

Значит, я навеки похороню себя и откажусь от света для того лишь, чтобы исторгнуть у изменника несколько вздохов, чтобы возбудить мимолетное сожаление в его ветреной душе? Мадемуазель Вартон будет наслаждаться всем, что я ей уступлю, я пожертвую собой для ее удовольствия, и она будет вполне удовлетворена, ибо недобрые натуры радуются любому благу, не беспокоясь о том, как его получили: возможно, моя соперница будет глумиться над моей простотой. Эта мысль вновь разожгла во мне обиду; воспоминание о графе де Сент-Ань возвращало меня к намерению уйти в монастырь; нежное внимание молодого маркиза побуждало вновь обратить свои помыслы к свету. Чем больше я думала, чем больше размышляла, тем мучительней становились мои колебания.

Избавил меня от них сам Вальвиль; случай пришел мне на помощь и сослужил мне службу больше, чем моя красота и любовь.

Вы, может быть, помните, дорогая, что, увидев мой наряд, Вальвиль спросил, не собираюсь ли я куда-нибудь. Я ответила, что нет — сама не знаю почему, без всякого умысла; просто слово «нет» подвернулось прежде, чем слово «да»,— вот и вся хитрость. Но несколько позднее госпожа де Миран заехала за мной и увезла в своей карете. По всему моему поведению Вальвиль мог убедиться, что я ожидала его матушку. Мой веселый вид, чуть вызывающий тон, легкомысленные речи и это слово «нет» — все вместе не могло не показаться ему странным. Вальвилю почудилась какая-то тайна в моих словах и в действиях госпожи де Миран. К чему этот парадный туалет? Куда я отправляюсь? Госпожа де Миран сказала сыну: «Ты раздумал жениться на Марианне — что ж, она останется моей дочерью». Что все это значит? Или меня хотят выдать замуж? Согласна ли я на замужество? Вальвиль знал о предложении графа, но всего лишь каких-нибудь полчаса назад совершенно о нем не думал: теперь он вспомнил, рассердился, обиделся. Другой одержит над ним верх! Его намерены забыть! Что такое? Марианна его разлюбит? И вот уже изменник приходит к заключению, что я лукава и неблагодарна. И в самом деле, почему бы нет! Он же меня покинул! Он изменил — я тоже могу изменить. Право, дорогая маркиза, надо прощать мужчинам все то дурное, что они говорят о нас, женщинах; ведь они судят по себе; удивительно ли, что они обвиняют нас в легкомыслии и непостоянстве?