Жизнь мальчишки. Книга 1. Темная бездна - [15]

Я полагаю, мой отец всегда верил, что все люди в глубине души добрые и хорошие. Это происшествие разрушило основу его жизни, и мне пришло в голову, что убийца приковал моего отца к этому ужасному мгновению так же, как он приковал свою жертву наручниками к рулевому колесу. Я закрыл глаза и стал молиться за папу, чтобы он нашел дорогу из этого царства тьмы.

Месяц март испустил дух, как жертвенный ягненок, однако работа убийцы еще не была закончена.

Глава 3 ЗАХВАТЧИК

Все утряслось и забылось, как обычно это случается.

В первый субботний вечер апреля, когда на деревьях уже начали набухать почки, а из теплой земли полезли цветы, я сидел между Беном Сирсом и Джонни Уилсоном, окруженный орущими полчищами себе подобных, а Тарзан — Гордон Скотт, самый лучший Тарзан из всех существовавших, — вонзал нож в брюхо крокодилу, откуда била струей алая кровь.

— Ты видел? Нет, ты видел? — не переставая, спрашивал Бен, толкая меня локтем в ребра. Ну конечно, я все видел. У меня ведь были глаза, но я боялся, что мои ребра не выдержат столь интенсивный натиск до того, как начнется короткометражка «Три неудачника», обещанная в перерыве между двумя полнометражными игровыми фильмами, первый из которых был о Тарзане.

«Лирик» был единственным кинотеатром в Зефире. Его построили в 1945 году, сразу после Второй мировой войны, когда сыны Зефира, маршируя или ковыляя, возвращались домой и жаждали удовольствий, которые могли бы прогнать кошмары, порожденные свастикой и восходящим солнцем. Несколько преисполненных благородных намерений отцов города порылись в своих карманах и наняли инженера-строителя из Бирмингема. Он подготовил чертежи и разметил участок на пустом пространстве, где некогда располагались табачные склады. Меня, конечно, тогда еще не было на свете, но мистер Доллар мог красочно поведать эту историю любому. Вознесся дворец с ангелами лепной работы, и каждый субботний вечер мы, простые смертные мальчишки, протирали штаны, ерзая на стульях, уничтожали попкорн и сладости, оглашали воздух воплями, давая нашим родителям возможность на время избавиться от нас и перевести дух.

В общем, два мои дружка и я собственной персоной в этот апрельский субботний день сидели в кино и смотрели Тарзана. Да, забыл объяснить, почему с нами не было Дэви Рэя: его тогда, кажется, посадили под домашний арест за то, что он попал в голову Молли Люйджек огромной сосновой шишкой.

То было время, когда запускали спутники, разбрызгивающие искры в околоземное пространство. На острове возле побережья Флориды, где залив был окрашен кровью свиней, тараторил что-то по-испански мужчина с бородой и сигарой. Лысый русский стучал башмаком по столу. Солдаты укладывали свои вещмешки, чтобы отправиться в джунгли под названием Вьетнам. Атомные бомбы взрывались в пустыне, выбрасывая куклы из гостиных покинутых домов. Нас тогда все это ничуть не заботило. Это не было волшебством. Подлинное волшебство было внутри «Лирика» на сеансах из двух полнометражных фильмов по субботним дням, и мы с радостью погружались в этот магический мир.

Я вспомнил телевизионный сериал «77 Сансет Стрип», в котором главный герой тоже ходил в кинотеатр под названием «Лирик», и задумался об этом слове. Я разыскал его в толстенном словаре с двумя тысячами четырьмястами восьмьюдесятью тремя страницами, подаренном мне дедушкой Джейбердом на десятилетие. Там говорится: «Лиричный» — мелодичный, пригодный для пения. Лирическое стихотворение. Образовано от слова «лира». Все это не слишком подходит для названия кинотеатра, и потому я отыскал в словаре слово «лира». «Лира» привела меня в эпоху, когда еще существовали замки и короли, во времена странствующих менестрелей, которые сочиняли и пели стихи-истории. Тогда мне пришлось обратиться к прекрасному слову «история». В раннем детстве мне казалось, что все способы передачи различной информации, будь то телевидение, кино или книги, начались с того, что кому-то захотелось рассказать какую-нибудь историю. Потребность рассказать, подключиться к этой универсальной розетке — возможно, одно из величайших желаний в мире. А в потребности услышать историю, пожить, пусть даже недолго, жизнью другого человека, наверно, и состоит ключ к разгадке того волшебства, которое всем нам изначально присуще.

Лирик…

— Заколи его, Тарзан! Воткни ему нож! — кричал Бен, неустанно тыча меня локтем под ребра. Бен Сирс был полным мальчиком с каштановыми коротко подстриженными волосами. Он имел высокий, как у девчонки, голос и носил очки в роговой оправе. Его рубашка никогда не была как следует заправлена в джинсы. Он был настолько неловок, что мог случайно задушить себя шнурками от ботинок. У Бена был широкий подбородок и пухлые щеки, и он не имел шанса когда-нибудь стать похожим на Тарзана из девчоночьих снов, но он был моим другом. В отличие от излишне упитанного Бена, Джонни Уилсон был худощав, спокоен и начитан. В его жилах текла толика индейской крови, о чем можно было догадаться, заглянув в его темные блестящие глаза. Под лучами летнего солнца кожа его становилась коричневой, как кедровый орех. Волосы у него были почти черными, зализанными назад, лишь небольшой чуб торчал, словно побег дикого лука. Его отец, работавший мастером на фабрике по производству гипсокартона между Зефиром и Юнион-Тауном, носил точно такую же прическу. Мать Джонни была библиотекарем в начальной школе Зефира, и, думаю, именно это определило его пристрастие к чтению. Джонни буквально пожирал энциклопедии, как другие дети ели сосиски и лимонные дольки. Нос его напоминал томагавк индейцев племени чероки, на правой брови в 1960 году появился маленький шрам в том месте, куда его ударил палкой кузен Филбо, когда мы все играли в войну. Джонни Уилсон мог спокойно выдерживать любые насмешки школьных остряков, называвших его «сыном скво» или «негритенком». Кроме того, он родился с деформированной стопой и вынужден был носить специальный ботинок, из-за которого над ним смеялись в два раза сильнее. Он был стоиком задолго до того, как я узнал значение этого слова.